А завтра здесь не сыщешь и следаот тени, что вдоль стен за мной скользила.Я улыбаюсь, горькая слеза,как льдинка, на зрачке моем застыла.Как в домике игрушечном слюдане позволяет глянуть сквозь оконце,так ничего нельзя прочесть с лица,в котором прежний день уже окончен,а новый загорится не теперь,и след слезы не слышен и не виден,и лишь метель раскачивает дверь,в которую мы все когда-то выйдем.
«Возьми разбег и с полдороги…»
Возьми разбег и с полдорогине воротись, не поверни.Какие горькие тревоги.Какие
солнечные дни.Какое небо! Листопадомне захлебнись в разливе рощ,последним юношеским взглядомне согласись, что мир хорош.В полете легкого движенья,в тени осенней тишиныда не сойдет успокоеньев твои видения и сны.
«Приснись под утро лествичка…»
Приснись под утро лествичка,не весть, хотя бы весточка,хотя б нивесть о чем.Но издалёка, с вечера,все сны твои засвеченынегаснущим лучом.И ты, из зоны в зону греззамысливший побег,что над тобою произнествой просвещенный век?И чем сегодня он сверлитпокой дрожащих век?Тебя и ночь не веселит,не осушает слез.Но сквозь – но сквозь бессонницу,сквозь узкую оконницудано тебе пробресть,чтоб, на решетке распятым,увидеть в небе аспидномне весточку, но Весть.
«Когда, коснувшись утренней звезды…»
Когда, коснувшись утренней звезды,зажгутся белым пламенем сады,где нет тебя, и нет, и не бывало,когда кругом ты станешь неправа,когда сорвутся с горьких губ слова,но не слова, а смутный гул обвала,когда в дрожащем зеркале рекиты отразишь, но не свои, зрачкии, как в разлуку, погрузишься в омут,когда простишь и другу, и врагу,всем, кто на этом замер берегуи кто стремится к берегу другому,когда, как на бегу, печаль стряхнешь,когда придешь к тому, кто не похож,кто не стоял у твоего порога,тогда, но нет, еще и не тогда,и что тогда? Затягивает мглагрядущее…
«Когда, доставши до звезды…»
Когда, доставши до звезды,зажгутся белые сады,где нет тебя и не бывало,когда кругом ты неправа,когда сорвутся с губ слова,но не слова, а гул обвала,когда – но не свои – зрачкив дрожащем зеркале рекиты отразишь и канешь в омут,прощая другу и врагу,всем, кто на этом берегуи кто отплыл уже к другому,когда печаль с плеча стряхнешь,придешь к тому, кто не похож,кто не стоял под этой дверью,тогда, но что же, что тогда?Бог весть, затягивает мглагрядущее…
«Засуха, злая мачеха…»
Засуха, злая мачехаугасающего лепестка,запах востока в пыли одуванчика,плоские волны песка.Засветло зачитайте, что значитсяна скрижали, свисающей свысока…Мать честная, заступница-троеручица,смой засохшую кровь с виска.
«Спи, кузнечиков хор…»
Спи, кузнечиков хор!Лес восходит на холм.Бес проехал верхом.Я не верю стихам.Ложь, мелодия, сон.Звон глагола времен.Смех, признание, стон.Что за жребий мне дан!Слов не выпить с горсти.Строк в тюрьму не снести.Ни согреть, ни спастиот властей и страстей.Тронь струну – вся в крови.Трень
да брень оборви.СВЕТ И СЛОВО ЛЮБВИ.Спи, кузнечиков хор.
«Вот в чем, а впрочем, и не в том вопрос…»
Вот в чем, а впрочем, и не в том вопрос,а просто в том, колючий, мягкий мох ли,а ты ни в сон, ни в чох, и только охни,когда росток сквозь позвонок пророс.Так, прирастая к стенкам бытия,в небытие, в траву, хвощи и стланикты прорастаешь, приуставший странник,и эта пристань предпоследняя твоявсё ярче, всё сильнее зеленеет,покуда небо звездное бледнеет.
«Цвет вереска, чернильный блеск…»
Цвет вереска, чернильный блескмохнатых моховых снежинок,букет, подброшенный под крест,как складывалось, так сложилось,как загадалось, так в ответаукнет, не на что, пожалуй,пожаловаться, как бежалось,так и припасть придет к травемоей дырявой голове.
«Который час? (Какая, кстати, страсть…)»
Который час? (Какая, кстати, страстьразрыв пространства исчислять часами,как будто можно, как часы, украстьчасть света, что простёрта между нами…)Который час? (Междугородный звонменя, как трубку с рычага, срывает,в который мир проплыть? в который сон?в который миг нас память оставляет?)Который час? (Кровит кирпичный Спас,и чье же на моей крови спасенье?и соль из глаз в селедочный баркас,и соль земли – прости, который час? —уже забыла привкус опресненья.)
«Пора подумать не…»
Пора подумать нео наслажденьях плотии услажденьем духа тоже пренебречь.Пора накопленную горечьпересчитать по зернышкуи в ладанку зашить.Пора, мой друг, пора…
«Взлетаю вверх усильем слабых плеч…»
Взлетаю вверх усильем слабых плечи, колотя по воздуху кистями,в туман стараюсь, в облако облечь,что одевалось мясом и костями,да говорят, игра не стоит свеч,и дружескими, милыми горстями,пока я набираю высоту,сырая глина скачет по хребту.Из теплых туч не выпаду росою,и стебельком асфальт не прорасту,смерзается дыхание густоев колючий столб и хвалит пустоту…Чего я стою? Ничего не стою,но всё как на столпе, как на постув пыли морозной висну без опоры,взирая слепо книзу на заборы,на изгороди, проволки, плетни,на разделенье мира, на раздоры,извечные колодца и петлибесплодны за меня переговоры,и, вытолкнута из-под пят земли,я все лечу, лечу туда, где скорырасправы и суды, где, скомкав речь,на вечной койке разрешат прилечь.
«Но чем мы себя мним…»
Но чем мы себя мним,когда целый мир – мними даже реален ли прах,когда, отражаясь в воде,видение, кто ты и где? —и призрачен даже страх.Наверное, только смиреньеспасает кого-то из нас,отдавшего смертное зреньеза трижды единственный глаз…
«Мы верим, что умрем, мы верим, но не знаем…»
Мы верим, что умрем, мы верим, но не знаем,пока не проплеснет заря крылом сухим,покудова на грудь горячим горностаемне кинется печаль, взывая Элохим.Как об косяк висок, дыханье рассечется,а в этой трещине бесцветная, без звездзияет бездна… Ляг, она с тобой сочтется,она тебе под свой расчет подгонит рост.