Приманка для мужчин
Шрифт:
— Не знаю, почему люди думают, что, когда кто-то умирает, необходимо приносить желе, — истерически весело продолжала Хелен высоким, срывающимся на писк голосом, взглянув на Дэна стеклянными то ли от шока, то ли от транквилизаторов глазами. Ее выщипанные в тонкую ниточку, подведенные брови капризно изогнулись. — Как вы думаете, Дэн, почему?
— Я… гм… — беспомощно пожал он плечами. Он ждал расспросов о Джералде, о расследовании, сетований на жестокость судьбы, но желе? Чертовщина какая-то.
— Наверно, потому, что на любой кухне оно всегда есть, — рассеянно пробормотала
— Хелен, как вы себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно?
Она очнулась от забытья с неловким смешком.
— У меня все хорошо, — промолвила она звенящим голосом доброй волшебницы из страны Оз, сжав губы и прищурив маленькие глазки. — Это Джералду нехорошо. И моему почтовому ящику. Да, моему бедному почтовому ящику очень плохо.
— Я знаю. Лоррен передала мне, что вы звонили, и я решил заскочить к вам…
— Прошу прощения, миссис Джарвис. Я хотела только принести вам мои соболезнования.
Дэн обернулся, и в глазах у него потемнело. Элизабет вышла из-за его спины и протягивала руку вдове Джарвис.
Тонкие брови Хелен снова поползли вверх.
— Извините, — прощебетала она, — мы знакомы?
— Нет, и мне страшно жаль впервые встретиться с вами при таких обстоятельствах. Я Элизабет Стюарт.
— Элизабет?!
На мгновение Хелен Джарвис застыла на месте, пока до нее доходил смысл сказанного. То было затишье перед бурей. Элизабет заметила в крохотных глазках женщины проблеск понимания, затем они налились яростью. Щеки под клоунскими пятнами румян покраснели. Рука шарила в воздухе, ища невидимую опору.
— Вы — та женщина, — произнесла Хелен неожиданно низким и хриплым голосом. Элизабет опасливо шагнула назад. — Вы — та женщина с Юга, — прошипела разъяренная вдова, будто худших проклятий в ее словаре не было.
— Вообще-то я из Техаса, — вяло возразила Элизабет. Хелен спустилась на одну ступеньку. Из ее груди вырвался странный гортанный звук — то ли клекот, то ли рычание, все мышцы напряглись, как перед броском. Ее трясло, лицо налилось кровью от закипающего внутри бешенства. В целом вид был устрашающий; Элизабет замерла, как олень, ослепленный светом фар, и только ждала, что будет дальше.
— Шлюха! — взвизгнула Хелен, исходя яростью. — Как ты посмела прийти в этот дом! Как ты посмела!
И, прежде чем Элизабет успела взять дыхание, чтобы ответить, запустила в нее тарелкой с желе. В полете тарелка отпала, как использованная ступень от ракеты, и с грохотом рухнула на вымощенную камнем дорожку. Желатиновый ком, набрав скорость, угодил Элизабет прямо в грудь и лопнул, как переспевший арбуз. Во все стороны полетели куски желе и нарезанные фрукты. Ахнув от изумления, Элизабет прянула назад и упала, как подстреленная, широко раскинув руки.
Дэн тихо выругался, схватил Хелен
Вдруг распахнулась дверь, и на веранду высыпали дамы из лютеранской церкви Спасителя. На их лицах застыла вся гамма чувств от ужаса до любопытства. Мэйвис Гримсруд, почтенная особа, при виде Элизабет вскрикнула, хотя трудно было определить, что именно ее взволновало: состояние Элизабет или гибель сотворенного ею кулинарного шедевра.
— Тарелка бабушки Шумахер! — возопила она, едва ее взгляд упал на дорожку, подобрала в мясистую горсть подол домашнего хлопчатобумажного платья и принялась собирать фарфоровые осколки.
Дэн нашел глазами Кэтлин Гендерсон и подвел к ней вдову Джарвис.
— Кэтлин, будьте добры, отведите Хелен в дом и проследите, чтобы она легла.
— Чтобы легла! — упираясь при каждом шаге, выкрикивала Хелен. — Шлюхе этой скажите, чтобы легла!
Кэтлин, элегантная дама одних лет с Хелен, крепко взяла подругу под локоть и повела к дому, неодобрительно поджав губы.
— Ради всего святого, Хелен, к чему теперь рыться в этом грязном белье?
— Грязное белье! Я ей дам грязное белье! Но Кэтлин уже подводила ее к двери. Визгливые вопли неожиданно сменились хихиканьем, перешедшим в рыдание, и все стихло за закрывшейся дверью.
— Боже правый, — пробормотал Дэн, оборачиваясь к Эдит Трумэн.
Она махнула рукой, поняв его без слов.
— Пойду позвоню Доку.
Остальные дамы топтались у двери, не сводя глаз с Элизабет. Никто не спешил успокоить ее или помочь отряхнуть грязь с одежды; ни слова недоумения или сочувствия. Они сгрудились у дома Джарвиса, точно охраняли парадный подъезд от вторжения, и в их глазах отражались беспокойство, осуждение, равнодушие, — что угодно, только не жалость.
Элизабет стояла у ступенек, всматриваясь в лица. Лица были новые, но она читала на них те же чувства, что на лицах дам-родительниц из Лиги юниоров Атланты в день, когда по городу разнеслась шокирующая новость о ее разводе. Она всем чужая. Ее никто здесь не ждал. Отчуждение невидимым проливом протянулось между ними и ею. Этот пролив становился все шире, и никто не желал протянуть ей руку с того берега. Она была одна.
Это тоже было ей совсем не в новинку, но почему-то Элизабет стало так больно, как никогда не бывало. Быть отвергнутой высшим обществом Атланты, когда развернутая против нее Броком кампания достигла апогея, было еще терпимо. Но стоять на лужайке у дома Джералда Джарвиса в заляпанной красными пятнами вишневого желе майке, под взглядами почтенных матрон… Слезы душили Элизабет, застилали глаза.
— Дамы, предлагаю вам вернуться в дом и приготовить кофе, — распорядился Дэн.
Он поддержал Мэйвис под локоть; она тяжело поднялась и пошла к двери. Осколки тарелки бабушки Шумахер хрустели под ее высокими ортопедическими ботинками. Здорово, подумал Дэн. Город еще гудит, пересказывая новость об убийстве, а здесь уже родилась новая легенда: как «эта стерва с Юга» довела бедную Хелен Джарвис до нервного припадка.