Primi?ra canso
Шрифт:
– Что же, дочь мельника любви не достойна?
– Дочь мельника должна быть счастлива уж тем, что ее ты взял в свою постель. Все прочие чувства ей не положены. А ты... люби, сколько вздумается, но и о том, что она тебе не пара, не забывай.
Герцог, довольный своей речью, встал и подошел к окну.
– Я надеюсь, ты, Серж де Конфьян, достаточно понятлив, чтобы мне не приходилось возвращаться к этому разговору?
– Вам не придется возвращаться к этому разговору, - ответил трубадур, проследив
И в этой самой деревеньке жили и пекарша Клодетт, и мельничиха Катрин... И десятки женщин, которые «должны быть счастливы уж тем, что их взяли в свою постель». От этой мысли во рту сделалось сухо. Кто он? Слуга? Знатный господин? Нищий, не имеющий дома и не имеющий своего настоящего имени. Едва ли он заслуживает любви больше, чем те, о ком говорил герцог. Себя не обманешь. Он никто. И даже Его Светлость Робер де Жуайез в действительности не его любит, а то, что вложил в него.
– Вот и славно, - сказал герцог.
– Теперь мне нужно переговорить с тобой о деле. Ты знаешь дю Марто?
Серж только кивнул. Граф дю Марто был ближайшим другом Филиппа Кривого, короля Франции. Кто не слыхал этого имени!
– Так вот дю Марто прислал мне весть о том, что в это лето он прибудет в Трезмон. Я желаю показать тебя ему. И вместе с ним отправить в Париж, в услужение королю франков.
– И что мне делать при дворе?
– засмеялся Серж, не веря тому, о чем говорит ему покровитель.
– Для начала услаждать слух короля. Ты лучший трубадур Трезмона. А если ты умен так же, как сладкоголос, то и в Париже сумеешь обеспечить себе прекрасную будущность.
– Вы отсылаете меня от себя?
– Болван!
– рявкнул Его Светлость.
– Я желаю тебе лучшей судьбы, чем прозябать в провинциях Трезмона. Нет крепче науки, чем жизнь при французском дворе. Не в поход же тебя отправлять! Коли там чего добьешься, будешь мне благодарен. Коли нет - пеняй на себя. Все, что мог, я сделал.
Серж вскочил с кресла и устремился к окну, где по-прежнему стоял герцог Робер.
– Но отчего бы мне не отправиться к Его Величеству королю Мишелю в Фенеллу, если так уж важно для вас, чтобы я состоял при дворе? Король примет меня по старой дружбе наших семей.
– Нет!
– отрезал герцог.
– Какой же ты еще мальчишка, Конфьян! Дю Марто поведал мне о том, что Его Величество король Филипп намерен предъявить свои права на трон Фореблё. На мой трон Фореблё! А это кусок лакомый. Коли будет война с королем Мишелем и прочими наследниками, ты в Париже мне больше пригодишься, чем здесь. А ежели все сложится наилучшим для тебя образом, то и обо мне не позабудешь. И тогда мы сможем заключить с королем Филиппом военный союз, чтобы после разделить эти земли. Половина - лучше, чем ничего.
Серж коротко кивнул, чувствуя, что герцог толкает его на нечто... нечто недопустимое для отпрыска славного рода де Конфьянов. Потому что те из поколения в поколение служили трезмонским королям де Наве.
– Вы ведь сами говорили,
– Ну я же не говорил, какому трону!
– закатил глаза герцог.
– Серж, я сказал, что ты отправишься с дю Марто в Париж. И это будет так.
– Как вам будет угодно, Ваша Светлость!
– ответил Серж, поклонился и бросился прочь, чувствуя, как в душе его закипает ярость, какой никогда в нем не было, когда речь заходила о герцоге де Жуайезе.
X
По полу медленно двигался солнечный луч, все ближе подбирающийся к подолу котта герцогини де Жуайез. Катрин улыбнулась ему и разве что не показала язык. А после скинула туфли и поставила свои босые ноги на нагретые лучом камни пола, почувствовав, что стало чуть теплее. И снова склонилась над своим рукоделием. Она вышивала себе новое покрывало. Выкрашенную в синий цвет тонкую мягкую шерсть из Фенеллы герцогиня расшивала затейливыми цветочными узорами нитями своего самого любимого цвета.
– Агас!
– окликнула она служанку, которая уже некоторое время копошилась у сундука.
– Подай мне серебряную нить.
Агас, ткавшая здесь же, в этой комнате, полотно, встала и подошла к ларцу с нитями. Вынув моток, она приблизилась к Ее Светлости и протянула его ей. Нити в мотке были изумрудно-зеленого оттенка.
– Вот, Ваша Светлость, - сказала она, склонившись.
Удивленно посмотрев на нитки в ее руках, Катрин перевела не менее удивленный взгляд на лицо своей служанки. За эти несколько месяцев герцогиня научилась различать ее настроение и теперь ясно видела, что Агас чем-то расстроена. И очень сильно.
– У тебя что-то случилось?
– спросила Ее Светлость.
– Неужели Жером тебя обидел?
– Да если бы, госпожа!
– воскликнула Агас и шмыгнула носом. В глазах ее сразу заблестели слезы.
– Жером меня любит. Жером в жизни не обидит меня.
Катрин тихонько вскрикнула, уколов иголкой палец, и закусила его на мгновение зубами.
– Не реви!
– бросила она служанке.
– Рассказывай, что произошло.
– Сегодня говорила я с кухаркой, а та говорила с мельничихой, а мельничихе пекарша сказала, что Скриба Его Светлость из Жуайеза отсылает!
– горько сказала служанка, и губы ее скривились, как у ребенка, который собирается заплакать.
Лицо герцогини стало похоже на маску. Она сосредоточенно сделала несколько стежков и, не поднимая глаз, спросила:
– Куда?
– В Париж! Кабы в Фенеллу, так хоть близко! А то в Париж!
– В Париж, - эхом отозвалась Катрин.
– Но... зачем?!
Служанка по глупой своей привычке тотчас подсела к герцогине. И тихо, почти шепотом, заговорила:
– На июльский турнир прибудет граф дю Марто, посланник короля франков. И наш трубадур пойдет к нему в услужение! Вообразите, Его Светлости вздумалось, что Серж Скриб должен петь при французском дворе!