Примириться с ветром

Козлов Анатолий

Оказываюсь в довольно темном тамбуре на две квартиры. Вхожу вслед за Юленькой в приоткрытую дверь слева. Прихожая просторная и свободная.

— Раздевайтесь, — девушка щелкнула выключателем.

— Как, сразу и совсем? — пытаюсь плоско пошутить.

— Можно и совсем. Зачем время тянуть. Делай, как тебе удобно, — под­черкнуто вежливо проговорила девушка, необратимо отбрасывая в прошлое (совсем недавнее) «выканье». — Что будешь пить? Могу приготовить кофе, есть водка.

— Я принес неплохое вино. и пиво, — приподнимаю руку с пакетом.

— Значит, полный набор, — Юленька игриво встряхнула головой, бле­стящие волосы всколыхнулись волной и накрыли тоненькую правую бровь. — Идем за стол.

Чистая уютная комната. На полу однотонный ворсистый ковер, два кресла у журнального столика, небольшой диван. У противоположной стены горка со встроенными телевизором, музыкальным

центром, видеосистемой и ^V^ (зачем и то, и другое?).

На столике — легкие закуски; из глубины колонок льется ненавязчивая инструментальная музыка.

— Чувствуй себя как дома. Чтобы расслабиться, давай вина пригубим. Штопор вмонтирован в вилку. Лежит возле тарелки с сыром, — говорит хозяйка, сбрасывая с плеч халатик.

Я в кресле в одних плавках. Юленька присаживается рядом, ее гладкая, бархатная на ощупь рука дотрагивается до моего живота. По всему моему телу пробегает электрический разряд дрожи.

— За встречу, — едва уловимое столкновение бокалов. Неровное дыхание Юленьки над моим ухом. Ее волосы щекочут мне шею. Чувствую, что я уже в форме. Готов к бою. Молодая женщина видит это и шепчет:

— Не спеши, — наши губы сливаются в поцелуе.

Юленька, не отрывая губ, оседлала мои колени. Наконец откинула голову, руками держится за мои плечи.

— Вот, самое главное сделано, — хитро подмигивает, — я стеснительная только до первого поцелуя, а после не остановишь.

Вышел я от Юленьки в сумерках. В каждой клеточке тела — сладко-легкая усталость; слабость в коленях. Такое ощущение, словно разгрузил вагон или преодолел марафонскую финишную черту. Нет, сравнения бездарные. Просто был отличный секс. Не рабоче-крестьянский, а со своеобразной изюминкой. Безоглядный, как перед концом света или в последний день жизни. Вот так тебе, моя Единственная! Тем же концом по другому месту.

В душе разрасталась еще не совсем понятная злая радость. Радость от изме­ны, от расставания с верностью. От осознания того, что незнакомые девушки и женщины хотят твоего тепла, внимания, наконец (а возможно, и глав­ное), жаждут твоего тела.

Накрапывал дождь. Капли перешептывались с листьями деревьев, вытя­нувшихся вдоль тротуара. Зажглись придорожные фонари — и мрак вокруг тротуара сгустился, набряк тяжелой теменью. Еще раньше, в юности, заме­тил такую странность: если попадаешь в новый район города, на улицы, по которым прежде не ходил, чувствуешь, будто находишься не в том городе, в котором живешь бессчетное количество лет, а оказался в незнакомом месте, заселенном людьми, настолько отличающимися от тех, которые живут в твоем районе и с которыми едва ли не каждый день встречаешься в троллейбусах, автобусах, трамваях, — что теряешься и диковато озираешься, ищешь хоть какие-то ориентиры, привязки к местности. только бы убедить себя: нет, ты не спишь, никуда не уехал, а находишься в своем стольном Минске. И люди не чужаки, а твои родные белорусы с характерными только для них чертами лица, фигурами и поведением.

Шел без зонта, в промокшей рубашке, мимо домов с освещенными окна­ми, а нос повсюду ловил запах Юленькиного тела. Это было настолько стран­но, что поначалу я все время вертел головой по сторонам в поисках молодой женщины, от которой только что ушел. Даже закралась бредовая идея: а вдруг Юленька тайком идет за мной? Вот только чего ради? Нет, парень, по тебе сумасшедший дом плачет. Дошел до ручки. Психика раздрызганная. Надо спокойнее воспринимать все, что в жизни происходит. Падения и поражения, удачи и везение, разочарования и невероятные события. Потому что жизнь нельзя спланировать, выстроить так, чтобы на ее протяжении не встречались ни кочки, ни ухабы, ни балки, о которые обязательно разобьешь макушку. Важно, чтобы жизнь не поставила тебя раком и не использовала по полной программе. Значит, в любых обстоятельствах необходимо удержаться на ногах. Выстоять! Как бы невыносимо тяжело это ни было.

А Юленькин запах, скорее всего, исходит от моей влажной кожи. Какие у нее стойкие духи.

По улице снуют машины. И это при том, что общественный транспорт здесь вообще не ходит, а вот частников и маршрутных такси удивительно много проскакивает в обоих направлениях: наверное, обладатели собствен­ных автомобилей ищут место, чтобы припарковаться на ночь. Вдоль дороги между припаркованными машинами не мог бы влезть даже мотороллер.

А для меня главное сейчас: добраться до дома, принять душ — и в чистую постель. Одному. Может, полчаса посмотреть телевизор и уснуть. Душевно успокоенным и физически насытившимся.

***

В ту ночь разгулялась такая страшная гроза, что пальмы, оливы и кипа­рисы ломались, словно спички, гул разгневанного

моря доносился даже сюда, в дальний номер отеля. Стонали платаны и смоковницы в маленьком саду под окнами двухэтажного здания. Ливень стеной закрывал недалекую крутую гору. Оттуда доносился непонятный, прерывисто-отчаянный рокот. Он то нарастал, то опадал. Скорее всего, это были потоки воды, с которыми едва справлялись узкие стоки. На них я обратил внимание сразу же по приезде в страну своей мечты — Грецию. Древнюю землю, воспетую и прославленную гениями. И вот я в уютном номере отеля, а за окном бушует стихия, как сотню, как тысячу лет назад. Ей нет никакого дела до моего восхищения греческой природой, искрен­ностью и добродушием местного населения: своеобразной красотой женщин и рассудительностью мужчин. Прежде (я судил по кинофильмам) мне казалось, что народ этот безудержный, как горные ручьи, взрывной и говорливый, как морской прибой. И вот мои представления о жителях древней земли кардиналь­но изменились. Разбились вдребезги. Вчера, гуляя по улочкам городка, случайно набрел на причал-пристань для небольших лодок и баркасов. Здесь местные рыбаки выгружали утренний улов. В пластмассовых ящиках, плетеных корзи­нах переливались в лучах солнца тушки неизвестных мне рыб. От разноцветной чешуи рябило в глазах. Пожилые мужчины и молодые ребята неторопливо, молча выгружали добычу на берег. Неожиданно один из ящиков выскользнул из рук юноши лет семнадцати. Ящик ему передал усатый отец. Пожалуй, отец — для дедушки он слишком молод. Так вот, ящик с рыбой выскользнул из рук парня и плюхнулся мимо причала, в воду. И. ни единого окрика из уст старше­го рыбака, ни один мускул на лице не дрогнул. Словно ничего и не произошло. Они продолжали работать дальше. Мертвую рыбу волны относили все дальше и дальше от лодки. Честно говоря, я удивился выдержке рыбаков. Ведь добыча, на которую они потратили не один час, уплывала в море, поглощалась им. Или они, местные, живут по тому же принципу, что и мы, белорусы: кто дал — тот и взял. Потому что жизнь требует жертвоприношений. Мы в ежедневной суете часто об этом забываем. Рационалисты и прагматики, считаем все, что доста­лось нам от предков, суевериями, раз и навсегда утратившими актуальность. Ан нет, дорогие мои: что не нами осмыслено, не нам и отвергать. Как же легко мы забываем об этом. Может, потому и приходится частенько локти кусать, если не свои, то чужие.

А на улице бушевала чудовищная гроза. Она наводила ужас даже здесь, в чистеньком уютном номере. Но, устроившись в постели, заснул. А на сле­дующий день вышел из отеля — и был ослеплен солнцем. О грозе мало что напоминало. Мои знакомые французы, которые не первый год отдыхают на Миконосе, утверждали: для этой поры года вчерашняя гроза — явная неле­пица. Абсолютное исключение! Мол, такого просто не могло быть, потому что быть не могло! Шутили, что природа Греции так отметила мой приезд на райский остров. И действительно, после нашей белорусской серо-неустой­чивой погоды здесь, на Миконосе, с первых же шагов утопаешь от пяток до макушки в солнце, умиротворении и каком-то ленивом изнеможении. Одно то, что можно каждый день выбирать новый пляж, чтобы позагорать, пере­полняло предчувствием чего-то волнующего, которое вот-вот должно с тобой случиться. Если не сейчас, то через час или обязательно в вечерних сумерках, а если нет, то в утренней дымке грядущего дня.

Миконос — остров развлечений, пляжей (их двадцать) и неисчислимого множества баров, которые работают всю ночь. Он усыпан белыми изящны­ми домиками, одни — побольше, другие — поменьше, одни — с плоскими, другие — с усеченными крышами. А чего стоят горы, усеянные сотнями небольших часовен и ветряных мельниц. Эту красоту нельзя описать, ее надо видеть. Хотя бы раз в жизни окинуть взглядом. И оливковые деревья в садах и садиках, на свободных лоскутках земли среди каменных глыб.

Если честно, на Миконос я приехал неслучайно. Очень хотелось побывать на острове Дилосе (местные называю его Дэлосом) — месте рождения греческой мифологии. Он находится недалеко от Миконоса. Сегодня, сразу после завтра­ка купил билет и, примостившись на узкой скамейке небольшого, но чистень­кого светло-голубого суденышка (цветом напоминающего местное небо), при­ближаюсь к своей мечте: небольшому голубому Дилосу, родине Аполлона. Еще издали почудилось, что остров утопает в свете. Казалось, все солнечные лучи сконцентрировались здесь, на Дилосе. Пусть не видно высоких гор и зелени деревьев, но сколько света, синевы неба и смарагдовой воды. Недаром прароди­тели этих просторов назвали остров Дилосом — «ясным». Согласно мифологии, остров поднялся из морских вод, чтобы дать возможность Лете родить Аполло­на и Артемиду. Гонимую Герой Лету только Дилос принял и защитил.