Принц без королевства

де Фомбель Тимоте

Фермини был единственным владельцем ресторана, но знал, что своим успехом во многом обязан шеф-повару, и уважал его капризы. Однако в какой-то момент масло стало для немцев предлогом, чтобы заявляться к ним с проверками.

Нацистские офицеры нюхом чуяли все самое лучшее и лакомое в Париже. Их выбор был всегда безошибочен. Они очень быстро обнаружили этот необыкновенный ресторан вдали от кварталов, куда привыкли ходить. Тем не менее оккупанты не получали в «Счастливой звезде» никаких льгот.

Ресторан всегда был полон. Немецкие солдаты

были настолько дисциплинированны, что редко успевали подбежать и занять освободившийся столик. Летом Фермини нанимал двух уличных музыкантов, которые развлекали посетителей и тех, кто еще дожидался своей очереди. Каждый раз, когда из-за угла показывались зеленые мундиры, музыканты играли песню довоенных времен со словами: «Все в жизни проходит, и это пройдет».

Как и следовало ожидать, в ресторан нагрянули офицеры из немецкой комендатуры и начали искать на кухне запрещенные продукты. Немцы очень удивились, увидев ящики с грошовой картошкой, луком, чесноком, двух жалких цыплят для бульона на целую неделю да букеты дикорастущих трав в мисках с водой.

Но в дальнем углу кухни они обнаружили масло.

Нужно признать, что с таким количеством масла можно было сделать бутерброды для всех жителей департамента Сены. Фермини не жалел слов, рассказывая о своих любимых коровах. Однако, видя несговорчивость коменданта, он понял, что придется чем-то поступиться, чтобы ресторан не закрыли. И согласился предоставить большой зал на втором этаже для новогоднего ужина. Взамен ему обещали еще на год оставить ресторан в покое. Правда, из-за этого он поругался с поваром, но запах растопленного масла и шкворчание шпината в сковороде послужили веским аргументом «за».

Шла война. Всему можно было найти замену. Но только не маслу.

Казимир, сидевший за пишущей машинкой, попросил Бартелеми принести ему кофе с молоком. Тот отложил полотенца, пошел на кухню и через несколько секунд вернулся с чашкой на подносе. Из-за нехватки продовольствия вместо настоящего кофе варили самодельный: поджаренный ячмень, смолотый с тремя горошинами перца. Вкус был лучше, чем у довоенного кофе.

— Бартелеми, вот скажите мне, как бы вы описали девичье ухо?

— Ухо?

— У меня в самом конце Марсель сажает Розалинду к себе на колени…

Он приподнял листок в машинке, чтобы прочитать последние фразы. Под именем «Марсель» Казимир в романе вывел себя. Он сочинял историю ресторана — ту, которую видел в мечтах.

— Вот послушайте: «Марсель сидел на кухне, и собранные в пучок волосы его невесты лезли ему в глаз. Зато другим глазом он очень хорошо видел ее ухо, похожее на…» Вот здесь я споткнулся. Похожее…

— На флаг?

Фермини посмотрел на работника.

— Прекрасно! На флаг, значит…

— Да, я так думаю… — скромно сказал Бартелеми.

— Но тогда, вы понимаете, немного выше я должен упомянуть ветер, так будет выразительнее. «Марсель сидел на кухне перед открытым окном, откуда долетали порывы ветра.

Собранные в пучок волосы его невесты лезли ему в глаз. Зато другим глазом он очень хорошо видел ее ухо, которое трепетало, как флаг…» Да, так хорошо. Но можно еще подумать.

Он вновь склонился над машинкой, и тут в дверь постучали.

— Звучит просто великолепно! — сказал Бартелеми, уже видя свое имя под именем патрона на титульном листе книги.

Какой-то человек прижался носом к витрине, стараясь заглянуть внутрь.

Бартелеми замахал руками: мол, ресторан не работает.

— Он мне все вдохновение перебьет! Гляньте-ка сами, кто это, — попросил Фермини.

Служащий поспешил к двери и высунул голову наружу.

— Мы закрыты до полудня.

— Я только хотел забронировать столик.

— У нас не бронируют, месье.

Посетитель говорил с иностранным акцентом.

— Я приехал издалека, хочу посмотреть ваши края. Вернусь в Париж только вечером 31 декабря и волнуюсь, что у вас не будет свободных мест.

— У нас никогда нет свободных мест.

Казимир Фермини встал и подошел к ним.

— Бартелеми, я прошу вас быть с месье учтивее.

Месье смущенно улыбнулся.

Фермини приосанился и объявил:

— Дорогой друг, вам очень повезло. У нас здесь никогда не бронировали столики. Никогда, клянусь вам головой моей тети Режины. Но сегодня я сделаю это — забронирую для вас столик, потому что минуту назад я завершил труд всей жизни. Свою первую книгу.

— Примите мои поздравления, — растроганно сказал клиент.

Бартелеми тоже казался очень взволнованным.

Казимир Фермини машинально сунул правую руку за пояс. Ему не терпелось нащупать там шпагу Академии [41] .

— «Кастрюли вечности», — пояснил он.

— Что, простите?

— Так называется книга.

— Браво! — воскликнул Бартелеми.

Клиент раскраснелся от волнения: его всегда восхищала французская культура, французская мода, литература, кухня. Наконец-то он в Париже!

41

Члены Французской академии по торжественным случаям надевают особый костюм: фрак с воротником и лацканами, расшитыми зелеными пальмовыми ветвями, двууголку, плащ и шпагу.

Они пожали друг другу руки.

— Идите с Бартелеми, он запишет ваше имя.

— Меня зовут Коста.

— У вас будет вон тот маленький столик, за которым я сейчас работаю.

— Для меня это особая честь.

— Вам будет здесь удобно, господин Коста. Залы на втором этаже дома напротив арендованы для костюмированного ужина. Но, надеюсь, шум вас не потревожит.

Бартелеми проводил гостя и вернулся к патрону.

— Костюмированный ужин? — тихо спросил он.

— Так лучше для репутации заведения. Мы скажем, что у них маскарад.