Принц и Нищин
Шрифт:
Ехали так мягко, что Сережа не замечал движения. Время от времени он порывался ткнуться носом в спину охранника Димы, но всякий раз встряхивался и бодро вскидывал глаза на телевизор в салоне, который показывал как раз на канале «дяди» Сережи Воронцова — олигарха Вишневского. Экран высвечивал пафосные мажорные лица, накрашенные рты, извергающие апокалиптическую чушь, и вызывающую почти физическое отвращение рожу ведущего с длинным носом и наглыми масляными глазками. Ведущий суетился и крутил во все стороны головой столь интенсивно, что не будь у ее обладателя еще и бычьей шеи, то она несомненно обрела бы суверенитет.
— Урод, — решительно
— Это что за дятел? Он и будет вести эту… церемонию?
— Стареешь, отец, — отозвался мрачный Романов. — Это ж парень, которому ты сам на прошлой неделе по пьяни разбил физиономию, а потом ты с ним нажрался и купил у него подружку за две штуки баксов. Он еще про тебя в «МК» гадость каку-то накропал, что ты начал баловаться зоофилией, а потом ударился в загул с британскими фашистами из «Тигровых Лилий». Группа такая, экстрим. Должен ты помнить.
— Куп… уфф! — выдохнул Сережа, и тут лимузин остановился у внушительных размеров ночного клуба, где и должна была пройти церемония вручения.
Через несколько минут он оказался внутри помещения, по сравнению с котором удивительная и ужасная «Белая ночь» напротив дома Гришки Нищина показалась ему хлевом для подготовки кадров колхозной художественной самодеятельности имени Евфросиньи Перепугайло. С ним здоровались, раскланивались, а какой-то помпезный педераст, в котором Сережа с ужасом признал одного из самых известных и скандальных шоуменов страны, расцеловал его в обе щеки со словами: «Мое почтение, толстячок».
Воронцова-«Аскольда» усадили недалеко от сцены в грозном окружении охраны и при ласкающем взгляд и обоняние близком соседстве трех девушек из Аскольдовского шоу-балета. Среди них была и Лена, и Сережа замер, когда увидел ее, а потом начал яростно тянуть через соломинку коктейль на ромовой основе. К нему пробрался Борис Борисыч Эйхман и свирепо прошептал на ухо:
— Опять пьешь, сукин кот? Да хватит, в самом деле, а! Тебе не пить, а петь скоро надо будет! На сцену хоть вскарабкаться сможешь? Тут сегодня твой дядя будет, и я не хочу, чтобы он разозлился на тебя да и прикрыл всю эту национальную премию к чертовой матери!
— А дядя и так зол, — повернувшись к Эйхману, сказал Романов.
Мистер Очковая Змея выглядел еще хуже и помятее, чем обычно. Его не спасали даже строгий костюм с иголочки и бриллиантовые запонки. Он все время потирал руки, как будто ему было холодно, и зябко передергивал плечами. Сергею Борисовичу явно что-то не давало покоя. Он то оглядывался на Сережу, то хватался за мобильный, то приглаживал виски, то тянул виски.
— А дядя и так зол, — повторил Романов. — Так что, Борис Борисыч, готовьтесь к скорейшей эмиграции. Кто в Израиль, кто в Америку, кто на тот свет.
Эйхман махнул на Романова рукой и отвернулся. А последний вынул часы и посмотрел на них. Было восемнадцать минут девятого. До десяти часов, после которых столь нужное сейчас появления настоящего Аскольда становилось бессмысленным, ненужным, оставалось чуть более полутора часов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «И ВЕЧНЫЙ БОЙ — А ГЕРЛ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ…»
Андрюшу Вишневского скрутили за тринадцать часов
Алик Мыскин кротко наблюдал за тем, как Аскольда утихомирили и даже связали руки за спиной. Эта мера не вселила в Принца смирение, но тем не менее он перестал кусаться, брыкать и разбрызгивать пену. Он тупо смотрел на своих укротителей и моргал глазами.
— Этот тип мне не нравится, Филипыч, — сказал мент Леня, — он мне подбородок разбил. Я язык прикусил, теперь распухнет.
— Да он у тебя и раньше не больно-то ворочался, — сказал майор, — так что особо грустить не о… ик!.. не о чем, Леня. А что эти двое подозрительные, так это верно. Ну-ка, ты, — повернулся он к Алику, — открывай багажник, выворачивай карманы! Знаю в-вас!..
— Товарищ майор, — шмыгнув носом, кротко сказал Алик Мыскин. — Не надо так говорить. (Фраза явно была стянута из лексикона Пети-Мешка.) — Мы ничего не делали. А мой товарищ, он просто немного не в себе. У него крыша едет. У него… у него отца недавно убили, — вдруг неожиданно для самого себя ляпнул Алик. — Вот он и переживает.
— Отца убили? Так у него же отец недавно только приезжал! — выговорил майор. — был жив-живехон…ик!.. А ты мне что-то паришь.
— Филипыч! — вдруг раздался вопль Лени, и Алик обернулся и похолодел: Леня рылся в багажнике. — Филипыч, тут они, кажись, жмура катают! Ай, черт!! Точно!
Иван Фиоиппович вцепился в запястье Алика — не только потому, чтобы задержать его, но еще и для сохранения равновесия — и на коротких ножках подкатился к багажнику.
— О-па, — сказал он, заглядывая туда и трезвея, — кажись, в самом деле ухлопали папашу. Ну и ну! Вот это да!
Кажется, пора делать ноги, мелькнула мысль у Алика, и он рывком выдернул руку из потных пальцев майора и бросился было бежать. Его задумка увенчалась бы успехом, но Алику не повезло самым невероятным и смехотворным образом: в тот момент, когда он уже был готов нырнуть в лесок, на него с визгом и хрюканьем выбежала свинья в мотоциклетном шлеме, за которой продолжали гоняться трое байкеров. Алик не успел разминуться с потенциальным шашлыком: свинья врезалась в него и сбила с ног. Но и ей мало не показалось: Алик свалился прямо на ее грязную спину, и свинью приплющило длинным телом Мыскина к земле.
Цепкие руки байкеров вцепились в свинью, но тут окрестности сотряс вопль майора Филипыча:
— Да не ее, бл… это, длинного, длинного хватайте! Дли-и-и…
Алик попытался было подняться, но тут на него налетел Леня с лейтенантом и с размаху ударил ботинком в грудь. Алик повалился на землю, байкеры отволокли в сторону набедокурившую свинью, чтобы и она не попала под раздачу, а Леня с лейтенантом принялись деловито охаживать ногами Алика. Подскочивший майор Филипыч экзекуцию приостановил, но и так уже к тому времени у Мыскина недоставало двух зубов, зато появился громадный кровоподтек на лбу и адская боль в боках.