Принц на белом коне под новый год
Шрифт:
Машина вяло катилась будто бы сама собой.
— Ты бы на дорогу смотрел, а то мало ли, — попыталась уклониться я.
— Ничего, я тут сколько лет уже, каждую яму знаю. Так на чём мы остановились?
Пашка проскользил глазами по моим плотно сжатым ногам от колена до бёдер, снова вернулся к губам, и его собственные приотрылись.
— Дина! — резко произнесла я, будто это было заклинание, которое сейчас отрезвит его, развеет странный морок, напавший на Пашку в темноте зимнего вечера.
— К чёрту Дину! Слушай, если бы вы сразу
— Но ты посмотрел и даже переспал, — я поёрзала на сиденье, отодвигаясь ближе к дверям. — Она моя подруга.
Я выставила нашу дружбу, как щит, хотя знала — дело не в этом. Не только в этом. Он симпатичный, прикольный, но мне он не настолько нравился. А уж на фоне хозяина белой лошади и вовсе казался невзрачным. Простым. Мне хотелось уже скорее закончить этот неловкий разговор.
— Забей на неё. Хочешь, прямо сейчас позвоню и расстанусь с ней, если тебя это волнует?
Машина как-то незаметно остановилась совсем, я вжалась спиной в спинку сиденья. А Пашка положил ладонь мне на колено, обхватил его пальцами. Я тесней сжала ноги.
— Прекрати. Я не хочу этого. Это не смешно, Паш.
Вместо ответа он протиснул пальцы между моими коленями, сделал массирующее движение. Я затрясла головой, попыталась сбросить его руку, но она оказалась сильной и крепкой. Он мог удержать ей лошадь…
— Да ты же сама пришла, ну же, чего теперь?
Только сейчас я оценила этот его ход с ремнём безопасности. Он мог свободно двигаться, навалиться на меня, а меня этот ремень намертво притягивал к сидению.
— Я пришла кататься!
— Ага, одна пришла, без Дианы. И ей просила не говорить… Интересно, зачем это…
Его рука двинулась выше, преодолевая сопротивление моих сжатых ног. Другой он дёрнул молнию моего пуховика.
— Она ревновала! — я не знаю, зачем отвечала. Он явно не слушал, да плевать ему было на правду! — Отстань от меня!
Пашка крепко сжал пальцами моё бедро, надавил, заставляя развести ноги. Справившись с курткой, он накрыл мою грудь поверх одежды. Сам налёг на меня, впился губами в губы. Жадно хватал их, раздвигал языком мои стиснутые зубы.
На несколько долгих мгновений ужас заморозил меня. Я не могла шевельнуться. Казалось, его руки везде. Горячие, жилистые, жадные. Хватают, сжимают, забираются везде.
Он сжал плотную складку джинсов у меня между ног, я вскрикнула. И будто пробудилась. Дёрнула головой, уворачиваясь от его насильного поцелуя.
— Прекрати!
Я забилась, толкнула его от себя. Пока он не понял, что происходит, я успела отщёлкнуть замок ремня.
Пашка недолго пребывал в растерянности. Схатил меня за запястья, уводя мои руки вниз, снова засунул язык мне в рот, потом спустился до шеи, впился в неё грубой лаской. Будто так мог заставить меня передумать!
Выпустил одно моё запястье, снова зашарил рукой по моим джинсам, ища молнию. Я взбрыкнула. Со всеми силами, что нашла. Толкнула рукой, ногами,
— Отвали! Отвали от меня, слышишь! Выпусти меня, придурок!
Я потянулась к ручке двери. Быстро, как могла. Ждала каждую секунду, что он перехватит поперёк тела, опрокинет на сиденье. И уже всерьёз сделает всё то, что собирался. Но Пашка только выплюнул:
— Сука долбанутая!
Я вывалилась на мороз. Встрёпанная, в расстёгнутом пуховике, надетом наперекосяк, с выбившейся из джинс рубашкой. И без шапки и рукавиц. Я сняла их в машине.
Пашка бешено хлопнул дверью и укатил прочь, оставляя меня с голыми руками и головой.
7
Сначала я просто смотрела вслед удаляющимся огням. Потом — в темноту. Пашка бросил меня ровно на полпути между конюшней и окраинными домами, поэтому сюда не доходило ни капли света ни с одной стороны. Просто чернота. И я вглядывалась в неё долго-долго, пока глаза не привыкли настолько, что стали разбирать силуэты голых кустиков и травинок на пустыре.
А потом они поплыли перед глазами, размылись собравшимися слезами. Сначала щекам стало горячо и тут же — холодно. Мне всей было страшно холодно. Пальцы кололо, голову будто стискивало ледяным железным обручем.
Не было даже капюшона. Я сунула руки в карманы, чтобы согреться хоть как-то.
Надо было идти. А ещё лучше — бежать отсюда. Скорее, к остановке, к людям, теплу, к дому. Но я не могла сделать и шага.
Руки Пашки будто всё еще были здесь. Хватали, держали, сжимали… Мне было страшно и горько, и противно за себя же. Я ведь сама виновата? Села к парню в машину, к парню подруги! И он решил, что…
Слёзы снова брызнули из глаз. Я обняла себя руками. Меня трясло так, что стучали зубы. Пальцы, чуть отогретые карманом, снова стали леденеть.
И вдруг силуэты сухих растений стали чётче. Высветились холмики снежно-грязных бугорков на дороге. А потом ослепительное сияние залило всё вокруг. Я зажмурилась, не понимая, что происходит. Медленно смогла приоткрыть глаза до щёлок, поморгала.
Фары. Кто-то ехал ко мне. И на секунду сердце с ужасом подскочило — Пашка! Вернулся! Сейчас затолкает меня в машину и накинется. Закончит начатое. Я хотела уже кинуться прочь, но тут поняла, что свет фар накатывал на меня со стороны конюшни. А Пашка уехал в город. Это не он, не он…
Машина покатилась медленнее и остановилась рядом со мной.
Большая, тёмная. Я узнала тот самый бронзовый Лэнд Ровер и невольно шатнулась к обочине. На большее сил не было.
Опустилось стекло, я услышала окрик:
— Всё в порядке?
Мне хотелось кричать, что не всё. Что всё совершенно не в порядке! Но я так вымоталась, что продолжала стоять в свете фар, трястись от холода и напряжения, ронять слёзы, хотя отчаянно пыталась прекратить их ток.
Вдруг я услышала, что дверь открылась. Шорох одежды. Скрип подошвы по утрамбованному снегу.