Принц Полуночи. Трилогия
Шрифт:
Гот кивнул, шагнул к дверям, на пороге остановился:
— Если тебе нужно убить, чтобы выжить, зачем ты меня об этом предупреждаешь?
— Вот дурной-то, — пробормотал Зверь, не открывая глаз, — четверо лучше, чем один. Стоило мне пластаться, твоих орлов с того света вытягивая, чтобы потом стольких же угробить? Да, кстати, если я выйду раньше, чем ты сам двери откроешь… Стрелять надо на поражение. Лучше в голову. То, что останется, сожгите. Для верности. Все, иди.
— Яволь, — невесело хмыкнул майор.
Запирая замок, он подумал, не поставить ли в коридоре часового.
Глава 5 ГРОБНИЦА
… Без приговоров и предисловий не годен в пишу лишь брат по крови…
Был черный тоннель, и ревущее за спиной пламя, и темнота впереди. Пути не видно. Да и есть ли путь? Лишь слабое дуновение, что касается иногда лица, указывает… нет, не дорогу. Этот умирающий ветер говорит, что есть еще куда бежать. А вой наступающего огня хохочет: беги!! Тебе есть от чего убегать.
Так было, когда уходило сознание. Вместо разума включались инстинкты, и самый главный, основной, брал контроль над телом.
Выжить.
Любой ценой.
Если любой, значит, нужно убивать. Чутье обострялось невероятно. Зверь слышал людей, слышал, как кровь бежит по их жилам, слышал… он слышал жизнь. Чужую. Чужие жизни нужно забирать себе.
Чтобы выжить.
Любой ценой.
Он вырывался из бреда и понимал, что ищет оружие. Хотя бы карандаш, не обязательно даже заточенный. Оружие. А еще способ открыть дверь. Дверь мешала выйти к живым.
Ускользая из-под контроля разума, тело пыталось спасти себя. Прямолинейно, бесхитростно, отыскивая самый простой и эффективный путь.
К людям.
На это уходили силы. Обычные физические силы. Когда их запас исчерпывался, возвращалось сознание, и Зверь доползал до койки, давая зарок удерживать себя в своей реальности. В своей, а не в той, куда затягивало сумасшедшее желание жить.
Не получалось.
Стоило телу получить передышку, и все начиналось сначала.
Зверь умирал. Но ему было смешно. Все не как у людей. Те теряют сознание от слабости, а он из-за нее приходит в себя.
Потолок над головой. Качается. Холодно. Ледяные иголочки смеха пугают больше, чем рвущийся по тоннелю огонь.
И снова не получается удержаться. Снова распахивается впереди непроглядная тьма, а за спиной гудит, дышит жаром.
Больно.
В последний раз он осознал себя у двери. Сидел на полу, прислонившись к стене, и бессмысленно разглядывал верхний угол дверного щита, вырванный из пазов. В здравом уме проделать такое ему было бы не под силу. Толстый, упругий пластик выгнулся наружу. Перекосило всю дверь. И слава богу, что перекосило. Только поэтому она и не открылась.
Вставать сил не было. Так что Зверь сидел и отвлеченно прикидывал, каким образом он сумел разблокировать запертый снаружи замок? Ведь как-то сумел. Иначе запорные язычки — еще те язычки: десять сантиметров стали — не позволили
Хорошо, что открывается она в сторону, как на кораблях. А то ведь выбил бы, дури-то хватает.
«Дури-то у нас хватает, — вспомнилось с ленивой усмешкой, — у нас ума не хватает». В оригинале было сказано как-то иначе, но дело не в том. По уму, следовало сказать Готу, чтобы привязал спятившего сержанта к койке. Да как следует. Тут банальными наручниками не отделаешься. Для Зверя и в здравом рассудке не составляет труда любой сустав в любую сторону выкрутить, а уж когда о работе мозга речи не идет…
Кстати, думал бы головой, может, и вышел бы. Всего-то дел — дверь в сторону катнуть. А вот сейчас все. Заклинило намертво. Если у Гота хватит ума оставить искореженный щит как есть, Зверю уже не выбраться. У Гота ума хватит. Гот, он вообще умный.
Интересно, сколько прошло времени? Если верить хронометру — на исходе третий день. Если верить собственным ощущениям — миновало с десяток вечностей. Вроде было врожденное чувство времени? Где ж оно делось, родимое?
Проторенным маршрутом к койке. Главное что? Главное, на ноги встать. Потому что даже самому распоследнему Зверю не пристало перемещаться на четырех конечностях. Все-таки сапиенс, пусть и не хомо. Все-таки прямоходящий. А от животного, которое не сапиенс, любого разумного отличает только количество амбиций. Зачастую необоснованных.
Бред, бред, бред. Значит, тоннель вот-вот откроется. И что еще измыслит возмущенное подсознание? Разумом Зверь понимает, что силы нужно беречь и тратить их на бегство, только на бегство. Поиск добычи — непозволительная роскошь, потому что добыча недоступна. Разумом — да. А тело само себя убивает. И огонь все ближе. Сейчас очень хочется стать таким же, как все люди. Ага. И сдохнуть тут же, потому что обычный человек только это и может.
Темнота. Рев пламени…
Жить!
Люди. Люди совсем близко. Два шага. Или три. Сразу за дверью… еда. Жизнь.
Гот.
Нельзя убивать.
И вместо тоннеля стена впереди. Ох, как оно… с разбегу-то. На мгновение пламя настигает, волосы скручиваются от жара. Но тут же, рывком, прочь из заморочкой тьмы в холодный сумрак реальности.
Спасибо тебе, майор. Вытащил.
Ты рядом, ведь так? Ты там, в коридоре. Что ж, подивись на дверь. И подумай хорошенько. Может, и вправду следовало убить Зверя? Пока еще была возможность.
Возможность и сейчас есть. Но успеешь ли ты, герр Дитрих фон Нарбэ?
А монтаж не то чтобы застопорился, он продвигался значительно медленнее. За те два дня, что Зверь был в кратере, там собрали треть паутины. За следующие два — не сделали и половины от этой трети. Пендель докладывал о результатах таким тоном, что впору было ему сочувствовать, а не понукать. Он делал все, что мог. И работали его люди хорошо. Темп выдерживали. Нормальный рабочий темп. Но за время жизни на Цирцее работать в нормальном темпе еще никому не приходилось. Отвыкли.
Сейчас, впрочем, уже можно было не спешить. Спасать никого не надо. Все живы. Все здоровы.