Принц приливов
Шрифт:
— У него бывали срывы, потрясения?
— Нет, — резко произнесла доктор. — Никаких срывов и потрясений. Бернард — совершенно нормальный ребенок. Мы с мужем не вымещаем на нем свое недовольство. Вероятно, мы допустили ошибку: уделяли ему мало времени, когда у него начался переходный возраст. Я это признаю: да, виновата. И отвечаю за последствия.
— Лоуэнстайн, зачем вы мне все это рассказываете?
Сьюзен придвинулась ко мне.
— Видите ли, Том, поскольку сейчас у вас достаточно свободного
— За два года это первая работа, которую мне предлагают.
— Вы согласны?
— А вы обсудили это с Бернардом?
— Зачем?
— Он может и не захотеть тренироваться. И потом, просто из соображений тактичности. А почему бы Герберту не сходить с сыном в Центральный парк и не поиграть в мяч?
— Что вы! — Доктор засмеялась. — Герберт ненавидит спорт. Если бы он узнал, что я ищу сыну тренера, то пришел бы в ярость. Однако Бернард заявил нам, что в любом случае в следующем учебном году будет заниматься футболом. И потом, мне кажется, вы благотворно на него подействуете. Вы ему понравитесь. Он всегда мечтал иметь такого отца: спортивного, любящего шутить и непочтительного к условностям. Бьюсь об заклад, вы не умеете играть на скрипке.
— Просто вы не слышали моих записей. Винго, вынимающий душу из великих классиков прошлого. И снова вы шаблонно воспринимаете меня, доктор.
— Как и вы меня, — парировала Сьюзен.
— Вы ошиблись.
— Не ошиблась, Том. Признайте, что это так. Вы наверняка думаете: хороша же эта тетка Лоуэнстайн! Психиатр, врачевательница душевнобольных, а сделать сына счастливым не может.
— Признаю. Вы прочли мои мысли. Должно быть, существует причина, почему психиатрам не удается воспитывать собственных детей. Конечно, это штамп, но и доля правды в этом есть. Согласны?
— Только не в моем случае, — возразила доктор. — Просто Бернард — застенчивый мальчик. Он перерастет все свои трудности. Вы в курсе, почему у психиатров бывают проблемы со своими детьми? Кстати, не у всех, уверяю вас. Так вот, психиатры слишком хорошо знают о разрушительных последствиях тяжелого детства. Избыток информации парализует их. Они начинают бояться малейшего ложного шага. То, что начиналось с чрезмерной заботы, часто оканчивается запустением. Кстати, сколько вы берете за свою работу?
— Деньги? — удивился я. — Об этом не беспокойтесь.
— Нет. Я настаиваю на профессиональной основе. Так какая у вас шкала гонораров?
— Шкала гонораров. Перестаньте шутить.
— Повторяю: я настаиваю на профессиональной основе. Сколько вы зарабатываете в час?
Доктор достала из сумочки записную книжку и тонкую перьевую ручку Dupont.
— А сколько вы зарабатываете в час? — спросил я.
Сьюзен оторвала взгляд от книжки.
— Едва ли здесь можно провести
— Параллель есть, доктор. Я не знаю, сколько зарабатывают в Нью-Йорке. Мне нужны цифры, от которых я буду отталкиваться.
— Я беру семьдесят пять долларов в час, — сообщила доктор Лоуэнстайн.
— Прекрасно, — улыбнулся я. — Значит, и я буду брать столько же.
— Нет, я не согласна платить вам столько.
— Хорошо, доктор. Вам, как другу семьи, я сделаю скидку. Шестьдесят баксов в час, и не надо меня благодарить.
— Сомневаюсь, что час работы тренера сопоставим с часом работы психиатра.
Ее голос звучал ровно, но мне не понравился упор на слове «тренера». Доктор Лоуэнстайн явно ставила мой труд ниже своего.
— Вы сомневаетесь? — с деланой небрежностью уточнил я. — Но в чем тогда разница?
— Вы не представляете, сколько стоит обучение в медицинском колледже.
— Отлично представляю. Моя жена там училась.
— Какая у вас была максимальная тренерская зарплата?
— Семнадцать тысяч долларов в год. Это без налогов.
— И сколько выходило в час? — задала новый вопрос Сьюзен.
— Давайте считать. В году триста шестьдесят пять дней. Преподавание и тренировки занимали девять месяцев. Вдобавок летом я часто проводил тренировки по бейсболу. Где-то сорок шесть баксов в день. Эту сумму надо поделить на десятичасовой рабочий день.
Она записала цифры в книжку, затем подняла на меня глаза.
— Итого четыре доллара шестьдесят центов в час, — объявила доктор. — Предлагаю вам пять долларов.
— Как щедро, — усмехнулся я.
— Но выше этой суммы вы не получали.
— Вот оно, унижение, — простонал я, оглядывая зал ресторана. — Мало того, что на сеансах я работаю наравне с вами, так еще на сверхурочной работе теряю семьдесят баксов.
— Значит, договорились. — Доктор Лоуэнстайн захлопнула книжку.
— Нет. Теперь, когда меня изрубили на поле битвы, хочу вернуть самоуважение. Я готов тренировать Бернарда бесплатно. Я попытался уравнять свой труд с вашим — и меня вновь размазали по стенке. Передайте сыну, что мы начнем послезавтра. А сейчас давайте закажем какой-нибудь сказочный десерт.
— Я и так съела слишком много.
— Можете не бояться, что потолстеете, — успокоил я. — После ужина мы разыщем уличного грабителя, и он погонит вас до самого Центрального парка. Замечательный способ сжечь калории после нью-йоркского сытного ужина.
— Забыла выяснить у вас еще одну вещь. — Доктор помолчала. — Зачем вы соврали Моник, что работаете юристом в крупной корпорации?
— Вначале я сказал правду. Она подумала, что я шучу. Ваша подруга такая красивая; мне хотелось произвести на нее впечатление. А еще мне было одиноко. Решил с ней поболтать.