Принц, принцесса и странница
Шрифт:
Глава седьмая
Ацо и Оца
— Здрасте, — вежливо сказала Юля.
Существо пугливо присело и втянуло вихрастую голову в плечи. Девочка улыбнулась: существо походило на изрядно переросшего хомяка, правда, похудее, но такого же пушистого и забавного. А еще он напоминал дядю Рипопо, того самого, что был хозяином «Последнего единорога». Только дядя Рипопо носил седую, с проблесками черных волос, шубку. А этот был рыжеватым, как Советник Цакра, только мордочка и грудка, да ещё носочки беленькие. Этот малыш — ребёнок
Малыш-ншун молчал. Юля слышала его голос один раз. Когда он взвизгнул, увидев, что девочка проснулась. А теперь не хочет отвечать на приветствие.
— Ты, наверно, не умеешь говорить, — предположила сердобольная Юля. — Жалко. Вот Кри-Кри тоже не умел, так мы с ним на пальчиках…
— Ум’ею я говор’ить! — неожиданно возмутилось рыжее создание. — Просто мамка запрет’ила говор’ить с н’еведомками.
— Правда умеешь? — обрадовалась Юлька, уверенно понявшая только первую фразу. — Здорово! Я Юля. А ты кто?
Ншун-малыш склонил голову набок.
— А ты н’е поколот’ишь?
— Нет, — клятвенно заверила его Юля. — Я не смогу. Я связана.
Ншун подозрительно обнюхал веревки, крепко стянувшие Юлины руки и ноги.
— Эйто чаровн’ики, — сообщил он в завершении. — Ихний дух.
— Я знаю, — отозвалась Юля, догадавшись, что «чаровниками» малыш называет магов. — Они украли меня из Диамы. Там ещё Владычица Форитэль живет. И Алёнка там осталась. Но ты мне не сказал, как тебя зовут.
— Вообще-то, м’еня все Оском’иной кликают, — признался малыш. — Бают, я к’ислая.
— Кислая? — изумилась Юлька, удивленно глядя на существо, оказавшееся девочкой. — Тебя, что, ели?
— Н’е-е. Н’е ели. Эйто у нас так говор’ят про вредных дет’ишек. Эйто значает, шо у взрослых от мойего визга зубы бол’ят. Еще м’еня Н’епоседой кликают. Во!
— Понятно. — Юля поерзала. Уж очень болели затекшие руки и ноги. — Ты можешь меня развязать?
Непоседа опять склонила голову на бок.
— И рассержать чаровн’иков? Н’етушки.
Юля совсем расстроилась. Чуть не заплакала, но при Непоседе-Оскомине не хотелось.
— А где они? — поинтересовалась девочка. Всё равно больше ничего не оставалось.
— Чаровн’ики? — переспросила Оскомина. — А я знаю? Брод’ят гд’е-то.
— Видишь! Их нету, — ухватилась Юля за эти слова. — Ты меня быстренько развяжешь, и я убегу.
— Ну да, — замахала лапками Непоседа. — А он’и нас потом отыщуть и сд’елають ай-ай! Мамка запрет’ила связываться с чаровн’иками. Мамка казала: чаровн’ики заб’ерут т’ебя с собою и сд’елают порато больно!
Юлька насупилась. Ей не хотелось, чтобы из-за нее магирги сделали очень больно пушистой девочке, но всё равно было обидно, что Непоседа отказывается ей помочь.
— Тогда можешь уходить, — буркнула она. И не удержалась, добавила. — Была бы здесь Алёна, она бы меня развязала. И Кри-Кри тоже. И Армида. А ты трусишка.
Непоседа
— Я?! Трус’ишка?!! — и пугливо покосилась по сторонам. — А ты н’икому не скажешь, шо эйто я?
— Никому! — честно пообещала Юля.
Тогда малышка-ншун подобралась к веревкам и вмиг перегрызла их. Зубки у нее были маленькие, острые, как резцы грызуна.
— Спасибо! Здорово у тебя получилось! — похвалила Юля, потирая запястья рук — там, где еще оставались следы веревок. Теперь можно было и оглядеться.
Собственно, то, что находились они в ветхой полусгнившей избушке, стало понятно, ещё когда девочка проснулась. Сюда её принесли Глиск и Мёрт, предварительно усыпив. Избушка была крохотной, в одну комнату. Через единственное оконце и приоткрытую Непоседой дверь гулял сквозняк и ворочал по деревянным доскам пола сухие листья. В оконном проеме проглядывался бок желтого песчаного холма. Серело небо.
Непоседа нервничала.
— Так шо, идем? — осторожно трогала она Юлин локоток безволосыми пальчиками. Кожа у нее была розовая и прохладная, а коготки острые-острые.
А Юля медлила. Она, не отрываясь, смотрела на холм за оконцем.
— Что это?
— А, — неопределенно отмахнулась Непоседа. — В эйтом карон’е н’икто не жив’ет. Потому мы с брат’ишкой сюда и приб’егаем. Там когдась старый Хапол жил, так пом’ер он, вот карон и пустует. А древ’есный сруб тут задолго донын’е стойит. Вроде как од’ин чаровн’ик когдась тут жил, вот и осталося. Сюда н’икто н’е ход’ит. Вот я д’иву далась, разгл’ядев т’ебя!
«Древесный сруб» — это избушка, поняла Юля. Значит, кароном Непоседа называла холм. Неужели в нем кто-то может жить? И почему Мёрт и Глиск перенесли её, Юлю, сюда?
— Идем, Непоседа, а то и впрямь вернутся колдуны, а мы ещё здесь. Мы далеко от Диамы?
— Какая Диама?! — рассердилась Непоседа. — Эйто Хом’ячьи Холмы, кутороша! Д’иама за рекой.
Непоседа говорила на языке, похожем на ависийский. Во всяком случае, Юля её понимала. Ну, разве только отдельные слова не совсем ясны. Вот, например, «кутороша». Судя по тому, как Оскомина его произнесла, означает это слово что-то не слишком приятное. Юля даже начала подозревать, что её попросту обозвали. Ничего, решила девочка, после разберусь. А сейчас Непоседа настойчиво тянула её к выходу из избушки.
— Ладно-ладно, я иду, — сказав так, Юля перешагнула порог…
И оказалась в пустыне.
Мир раскололся на два резко обозначенных, контрастирующих цвета точно по линии горизонта: красный под ногами, вздыбливающийся холмами песка и блекло-голубой, с бледно-розовым пятном закатного светила на границе, дохнувший теплым воздухом.
— Ацо-Ацо-Ацо! — заверещала Оскомина.
Глиск и Мёрт выжидали. Они, конечно, не верили, что Владычица, оказавшаяся в осажденном городе, бросится спасать какую-то там иноземную девчонку. Но… лучше перестраховаться, чем недооценить противника, а потом удивленно хлопать глазами и пенять на свою недальновидность.