Принц-странник
Шрифт:
Она видела его, высокого и смуглого, верхом на лошади, окруженного свитой, и все печальны и удручены, поскольку только что потерпели страшное поражение под Вустером, и многие оказались в руках врагов. Сам он сумел бежать благодаря первому из серии чудес, и когда немногие уцелевшие в битве собрались вокруг, то сами удивились, как сумели спастись. Но еще предстояло выбраться из враждебной страны, где из-за каждого куста на них могли наброситься враги.
Она представляла его скачущим рядом с католиком-дворянином Чарлзом Джиффардом и слугой Йетсом, определенным графом Дербширским в проводники, потому что до Уайтлейдиза и Боскобеля, где они могли бы укрыться, предстояло проскакать по опасной местности. Она видела его, опрометчиво заглядывающего в гостиницу, чтобы выпить кружку эля, а затем снова несущегося
Чарлз помолчал и с неподвижным лицом размышлял над тем, что жизнь короля Англии зависела от смелости и преданности его верных подданных.
– Ты остановился в развалинах монастыря, брат? – спросила Генриетта.
– Теперь это уже не монастырь, а жилой дом на ферме, собственность того джентльмена, Джиффарда, который и привез нас туда. Мы не знали, можем ли кому-то довериться, и любым неосторожным движением могли себя выдать, сестра. Помню, стоим мы под створкой окна, как вдруг она распахивается и высовывается мужская голова. Я предполагал, что это один из братьев Пендерелов, которые когда то были слугами Джиффарда, а теперь арендовали Уайтлейдиз. Трое братьев жили в этом доме, один из них, как я понял, и высунул голову на шум. «Вы с новостями из Вустера?»– подала голос голова; судя по голосу, это был молодой человек. Джиффард ответил: «А, это ты, Джордж Пендерел! Плохие новости из Вустера. Король разбит». – «Что с его величеством?»– «Он убежал и стоит под окном в надежде на ваше благоволение», – ответил я за Джиффарда. Тогда, моя Минетта, нас проводили в дом и, дабы я мог утолить голод и жажду, дали вина и бисквитного печенья – никогда в жизни мне не приходилось есть ничего вкуснее, Минетта. Потом мы уселись на пол, я, Дерби, Шрусбери, Кливленд, Бэкингем и Уилмот, и вместе с Джиффардом и этими Пендерелами обсудили, что делать дальше.
Чарлз стиснул руки.
– Что это было за вино?
– Белое сухое, то, что привозят с Канарских островов… лучшее в мире.
– Это будет отныне мое любимое вино.
– Сестра, ты такая чудесная и непосредственная, что заставляешь любить тебя еще больше.
Затем он рассказал, как братья Пендерелы послали человека в Баскобель и вызвали остальных Пендерелей на помощь королю.
– Я переоделся, Минетта. На мне были зеленый камзол и бриджи, куртка из замши и шляпа с пирамидальной тульей – Боже! до чего же она была грязной! Мне противно было надевать ее на голову. Но когда я натянул на себя эту, с позволения сказать, одежду, а моя собственная была закопана в саду, человек в засаленной шляпе все еще оставался Карлом Стюартом и никем иным. И тогда Уилмот, который и секунды не может побыть серьезным, сказал: «Нам нужно остричь этого барашка, иначе все его будут узнавать по кудрям». И, Господи Снятый, не спрашивая согласия, этот озорник вытащил нож и ухватился за мои волосы. Он меня славно изуродовал, как видишь, и кудри мои падали на землю, а Пендерелы, Йетс и прочие ловили их, заявляя, что будут хранить до конца жизни как величайшую драгоценность.
– Я бы хотела, чтобы ты захватил один локон для меня, Чарлз.
– Один локон! Они все твои, Минетта, как и человек, на голове которого они растут, а ты просишь один локон.
– Это на тот случай, если ты вновь уедешь.
– Тогда напомни, чтобы я дал тебе один, когда соберусь в следующий раз уезжать.
– Прошу тебя, не надо говорить об отъезде.
– Не беспокойся, Минетта, я здесь осел надолго. Мне, в общем-то, некуда ехать, да и денег не хватит на то, чтобы купить новый камзол. Замечательная ситуация! Король Англии раздетый и без денег!
– Будет день, и ты купишь столько камзолов, сколько душе угодно.
– Увы, дорогая Минетта, помимо камзолов у меня море других желаний. Ну, а теперь я расскажу, как госпожа Йетс принесла мне миску с яйцами, молоко, сахар и яблоки, и все это показалось мне сказочно вкусным. А потом я натянул на себя засаленную шляпу и начал учиться ходить вразвалку, как это делают крестьяне,
– Какая она из себя, Нэн Пендерел? Ты полюбил ее?
– Полюбил, Минетта, потому что она напомнила мне мою маленькую сестренку.
Он рассказал ей, как прибыл в Боскобел и расположился в охотничьей сторожке – месте проживания остальных членов семейства Пендерел.
– Я так много прошел пешком, что ноги были стерты до крови, и Джоан Пендерел, жена Уильяма, жившего в Боскобеле, омыла ноги и проложила пальцы кусочками бумаги. Там я перекусил, но поскольку окрестности так и кишели солдатами из армии круглоголовых и стало ясно, что с минуты на минуту они могут объявиться у нас, надо было что-то предпринимать. В Боскобеле тогда же скрывался мой друг и преданный сторонник монархии полковник Карлис, спасшийся после битвы под Вустером. Увидев меня, он так обрадовался, что заплакал, отчасти от радости, отчасти при виде моего грустного положения. Мы ушли и взобрались на громадный дуб. Листва оказалась густой и надежно укрывала нас, но сквозь нее было видно все, что происходит внизу, на земле. И едва мы залезли наверх, в лесу появились солдаты и начали его прочесывать, и это было очередное чудо Господне, Минетта. Спрячься мы где угодно, кроме дуба, нас бы точно обнаружили, но кто станет искать короля на дубе? Так мы с полковником Карлисом сидели, укрывшись, и ждали, пока круглоголовые рыскали в двух метрах под нами.
– Я теперь всегда буду любить дубы, – сказала Генриетта.
Чарлз поцеловал ее, и они замолчали. Генриетта представляла его скачущим на коне, потом в сальной шляпе и с бумажными прокладками между пальцев ног, потом прячущегося на ветвях дуба, листья которого скрывают его от врагов.
Он думал о тех же вещах, но видел все иначе, чем Генриетта. Он видел себя изгнанником, королем без королевства, оставившим в Англии не только кудри, но нечто большее – юность, беспечность, легкий подход к жизни; он чувствовал себя вымотанным и циничным; временами он старался вообще не думать о необходимости возвращать корону.
Теперь он растрачивал время, играя в кости и ухаживая за женщинами, о чем и услышала от матери сестра.
Чарлз неожиданно разразился хохотом.
Это было в любом случае умнее и приятнее, чем сражаться за проигранное дело.
Весть о возвращении короля дошла и до Гааги. В своих покоях Люси пристально смотрела на отражение в зеркале, пока Энн Хилл убирала, ей волосы. Энн знала, о чем думает хозяйка, и печально покачивала головой. Будь она на ее месте, насколько по-другому она вела бы себя.
Люси вдруг сказала:
– Не гляди на меня так, девка!
– Извините, мадам, – сказала Энн, опуская глаза.
– Его не было так долго, – мрачно сказала Люси. – Слишком долго. Я и так хранила верность несколько недель.
– Громадный срок для вас, мадам. Если бы это не требовало дополнительных усилий, Люси влепила бы пощечину этой твари.
– Ты берешься судить обо мне, Энн Хилл, – Люси удовлетворилась репликой. – Побеспокойся лучше, чтобы я не отправила тебя обратно подыхать в сточной канаве.
– Вы не станете делать этого. Вы и я не можем теперь друг без друга.
– Заблуждаешься. Я могу найти служанку посноровистей тебя, и уж во всяком случае не с таким длинным языком.
– Но ни одна из них не сможет любить вас так сильно, как я; и я говорю обо всем, о чем думаю, только из любви к вам.
– Скажи лучше, из любви к нему.
– Мадам, он король!
– О, ты же не думаешь о его титуле. Все говорят, что он готов без всяких предубеждений поиметь девку-прислужницу, если только ему это взбредет в голову.