Принц-странник
Шрифт:
– Моя дорогая Генриетта, вам действительно следует уступить мне право идти на ужин впереди вас.
– Мать никогда не позволила бы мне этого. Так же, как и королева Анна.
Мадемуазель недовольно скривилась.
– Какая ерунда, – сказала она. – Сколько шума из-за сущих пустяков. Королева придаст слишком большое значение этому вопросу. Ладно, посмотрим, чья возьмет. Заметьте, что я бы совсем иначе смотрела на этот вопрос, будь ваш брат фактическим королем.
– Для французского двора он остается королем.
– В последнее время я начала в этом сомневаться. Но хватит об этом. Веселитесь, Генриетта. Мое бедное дитя,
Мадемуазель оставила Генриетту и вернулась к обязанностям хозяйки.
– Как вам нравится французский двор, мадам?
– Я влюблена во французский двор, – ответила Мэри.
– Он очень отличается от голландского, не правда ли?
– О, разумеется! Возможно, по этой причине я так страстно влюбилась в него.
– Вам не нравится голландский двор?
– Поделюсь с вами своей мечтой, мадемуазель: как только мой брат восстановит свой трон, я перееду жить к нему.
– Ага! И когда же это произойдет?
– Каждую ночь я молю Бога, чтобы это произошло как можно скорее, – сказала Мэри страстно.
– Вы полагаете, что уживетесь с Чарлзом?
– С Чарлзом сможет ужиться любая женщина. В повседневной жизни он очень добросердечный человек.
Генриетта-Мария уловила, что речь идет о сыне, и глаза ее азартно вспыхнули. Мадемуазель, даже находясь в опале, все еще оставалась богатейшей наследницей Европы, а бедняга Чарлз так нуждался в деньгах!
– Ах, – сказала она, – я слышу, вы говорите о бедном короле Англии? Так вы хотите узнать, как у него дела, мадемуазель?
– Ваше величество читает мои мысли, – с холодной усмешкой сказала мадемуазель.
– Он, бедный дурачок, не перестает любить вас, – сказала Генриетта-Мария.
– Но он же истинный мудрец, – сказала мадемуазель, – поскольку не мешает чувству, о котором вы сказали, затмить его интерес к остальным женщинам.
– Он просил меня передать, что сожалеет об обстоятельствах, которые помешали ему перед отъездом из Франции попрощаться с вами. Эх, мадемуазель, если бы вы были замужем, вы бы давно стали хозяйкой собственной судьбы.
– Но и тогда бы король не отказался ни от одной из своих привычек!
– Вы бы делали все, что пожелаете. Его сестра, кажется, только что говорила вам о его мягком, сердечном характере. С ним просто невозможно поссориться!
– Значит, вы, мадам, достигли невозможного!
– Это потому, что он переживает из-за нашей ссоры. Если вы выйдете за него замуж, к нему вернется его обычное настроение и он помирится со мной.
– Если король не может найти общий язык с вами, мадам, вряд ли он сможет найти его со мной.
Сверкающие глаза мадемуазель устремились на Людовика, который начинал танцы. Генриетта-Мария проследила за ее взглядом. Она с трудом сдержала раздражение. Это же просто смешно! Мадемуазель была старше короля Франции на одиннадцать лет! То ли дело ее Генриетта!..
Генриетта-Мария поняла, что придется отложить в долгий ящик свое заветное желание – женить Чарлза на мадемуазель, как застопорились ее мечты в отношении Генриетты и Людовика. Зато рядом была Мэри, ее старшая дочь, такая же дружелюбная, как и ее брат, стремящаяся во всем жить в согласии с родными. Каждый день дочь посещала англиканскую церковь, но, может быть, Генриетте-Марии удастся спасти для будущей жизни еще одну заблудшую душу?
– Доченька,
Мэри усмехнулась. Чарлз не ошибался в отношении матери, подумала она. Она была безупречной матерью до того момента, когда дети подчинялись ей. Но, твердо подумала Мэри, меня ей обратить в католичество не удастся.
– Да, мама, – сказала она. – Я с удовольствием съезжу в Шайо, но на мессу там не останусь. Мне в это время надо посетить англиканскую церковь.
Генриетта-Мария нахмурилась.
– Не следует закрывать от доброго совета уши и сердце, Мэри. Следует выслушать обе стороны.
– Это верно, мама. Поэтому, я надеюсь, ты посетишь со мной англиканскую церковь после того, как мы нанесем визит в Шайо.
– Это абсолютно невозможно!
Все тело Генриетты-Марии, казалось, ощетинилось от оскорбления. Глаза наполнились слезами.
– Не перестаю думать, что, будь отец жив, все бы шло по-другому, – сказала она.
Мэри ощутила острую жалость к ней. Бедная мама, подумала она. Как это грустно! Потерять мужа, которого очень любишь, а потом без конца упрекать себя за то, что невольно приблизила его ужасный конец. Вот отчего она с таким исступлением лелеет свое горе. Все ее дети стали разочарованием ее жизни: Чарлз в ссоре с ней; Генри она поклялась никогда больше не видеть; Джеймс, ее любимчик, станет для нее очередной головной болью, так как его властно прибрала к рукам при первой же встрече Энн Хайд, дочь королевского канцлера. Что скажет мать в случае брака сына с дочерью канцлера-пуританина? Впрочем, до этого еще может быть и не дойдет, и остается надеяться, что она не отречется от Джеймса, как сделала это в отношении Генри. Я разочаровываю ее своим нежеланием обращаться в католичество. Нет сомнения в одном: маленькую сестренку она обожает. Похоже, Генриетта – единственная из людей, кто вообще способен нравиться ей. Представляю ее действия: откуда-то из-под земли появятся отец Сиприен и аббат Монтагю и возьмутся за меня. Дорогая мама, прости, но я не могу изменить своей вере, даже ради тебя.
Но эти аргументы так и не пришлось использовать: через несколько дней пришло известие о болезни маленького Вильгельма Голландского, опасались черной оспы.
Вне себя от горя Мэри без промедления отправилась в Голландию.
Чарлз скакал в Бреду. Кто знает, как долго он там пробудет? Шесть лет минуло с того времени, когда его нога ступала по земле Англии, а сколько еще лет предстоит пробыть в изгнании? За это время он привык блуждать в мире фантазий и строить планы, которым не суждено осуществиться.» Мне так мало везло со времени сражения у Вустера, – говорил он своим друзьям, – что я ныне ни на что уже не рассчитываю «.
Он простился с Люси и сыном: теперь они будут в Лондоне, и ему хотелось верить, что они там будут прилично питаться. Что Люси везде будет чувствовать себя хорошо благодаря своим вездесущим любовникам, заботящимся о ней, он не сомневался, зато не имел представления, как будет платить ей обещанные четыреста фунтов в год. Его кошелек был пуст.» Я щедрый мужчина, – часто говорил он. – Я люблю одаривать, и если даже единственное, что я могу дать, это красивые, но беспочвенные обещания, мне их следует раздавать «.