Принцесса дачного поселка
Шрифт:
– Мам, там Сашка плачет. Ты бы поднялась к ней.
Саша лежала, повернувшись худенькой спиной ко всему миру. Я молча подсела к ней, едва удержавшись от того, чтобы погладить ее, и только тихо сказала:
– Саша, сегодня у меня плохой день. Двадцать пять лет назад разбились мои родители. Мама была моложе меня сейчас, представляешь? А мне два года всего было, я и погоревать тогда толком не могла.
Она полежала молча, потом села в постели. Распухшим от слез носом она шмыгнула, и я достала из кармана носовой платок. Она решительно высморкалась,
– Все. Можешь на меня рассчитывать.
Я обняла ее за плечи, прижалась щекой к шелковистым спутанным волосам. Она отстранилась, с тревогой на меня посмотрела:
– Как ты думаешь, папу освободят? Должны же они разобраться? Я без него не могу.
Я твердо сказала:
– Обязательно освободят, - и призналась: - Мне без него тоже очень плохо.
Сашка обняла меня и пробормотала:
– Да вижу я, папе ты очень нравишься. И в кино обычно спрашивают детей, так вот учти: мы с Данилой вовсе не против.
Я засмеялась:
– Пойдем, там тетя Катя нас ждет. Сегодня попробуем увидеться с папой, Анатолий обещал помочь.
– Ура!
– она мигом слетела и бестолково заскакала по комнате, не хуже Данила..
На кладбище, несмотря на утреннее время, мы оказались не одни. Немолодая женщина вышла из сторожки, посмотрела на нас, поздоровалась с тетей Катей:
– Что-то вы зачастили.
Тетя нахмурилась:
– Годовщина сегодня.
– Тогда конечно, помянуть надо.
Тетя Катя позвала ее:
– Серафима, ты подходи к нам, посидим.
Женщина кивнула.
Мы прошли к изящной низкой оградке во втором ряду.
Как приехали, я уже приходила сюда с тетей, поэтому в цветничках было чисто. Данька с Александрой сходили за водой к сторожке, я вымыла мраморный памятник. Фотография у родителей была одна на двоих, та, что висела в кабинете.
Я внимательно всмотрелась в лицо молодой девушки на портрете. Ах, мама, если бы ты можно было тебя расспросить, может, не болело бы так сердце.
Тетя Катя разложила еду на салфетке, налила вино в стаканчик, накрыла ломтиком хлеба и поставила к изножью памятника. Взяла меня за руку:
– Ты, Лера, не кори ее. Она за свой поступок страшную цену заплатила.
Я вздохнула.
Подошла Серафима, подсела к нам.
– Что там за дела у ваших соседей творятся? Весь поселок гудит. Так уж жалко покойника, так жалко. А как представлю, каково жене его сейчас, так и вовсе. Я-то сама уж третий год как овдовела, да все не привыкну. А тут...
Она выпила вино.
– Он, кстати, часто сюда приходил. Всегда один, и раненько так. Молча придет, посидит. С мужем моим как-то разговорился, говорит, близкий очень мне человек здесь похоронен. Твой отец, стало быть. Дружили, наверно?
Я неопределенно кивнула.
Детям надоело сидеть смирно, и они пошли к сторожке. Серафима сказала им, что ее кошка котят принесла, они пошли посмотреть.
Мы уже собирались уходить. Я оглянулась на чьи-то шаги и увидела Андрея.
Он подошел ближе
– Я знал почти наверное, что найду тебя здесь.
Тетя Катя дипломатично увела Серафиму, а мы с Андреем медленно пошли по аллее, усаженной кипарисами и самшитом.
– Я хочу, чтобы ты знала: ни я, ни Игорь ни на секунду не подумали, что Сергей причастен к гибели отца. Я не знаю, почему он молчит, и надеюсь, что у него серьезные основания для этого. Я только сегодня за завтраком узнал о том, что он арестован, или задержан. Никогда точно не знал, как это называется.
Я молчала. Потом с тоской сказала:
– Мужчины вашей семьи, все, как один, приносят мне одни несчастья. Почему так, скажи? И ведь из лучших побуждений.
Андрей остановился.
– Я тогда ночью разговаривал с отцом...
Видимо, я побледнела, потому что он сразу заторопился:
– Нет, нет, ты неправильно поняла. Конечно, мне бы и в голову не пришло стрелять в него. Он просил прощения за то, что исковеркал мою жизнь. Понимаешь, он действительно был убежден, что ты - его дочь. Тогда, ночью, я возвращался от тебя, и отец видел, как мы целовались. Он объяснил мне все, я уехал в ту же ночь. Если бы ты знала, каким холодом с тех пор полна моя жизнь. Я долго привыкал видеть в тебе свою сестру. Я не люблю и никогда не любил жену. У меня были бесчисленное множество романов и интриг, в которых, как теперь понял, я всегда искал и не находил тебя.
Я молчала. Андрей поднял на меня взгляд:
– Данил - мой сын?
– О, Господи! Ты считаешь честным спрашивать меня об этом? Да даже если я сто раз скажу "нет", ты мне не поверишь. Ты поговорил с отцом, вы с ним все решили, только ты забыл объяснить мне, почему молодой мужчина уезжает так внезапно от девушки, которая в него безумно влюблена? Ты же видел, что я тогда дышать не могла от счастья, и смог уехать, не сказав мне ни слова. Да я после этого десять лет прожила с мыслью, что никого любить нельзя, что, если полюбишь, тебя в любую минуту могут бросить, как пляжную игрушку, ненужную в городе. Ты даже никогда не поинтересовался, что со мной стало, как я жила эти годы. И теперь ты спрашиваешь, твой ли это сын.
Он устало посмотрел на меня:
– Как, какими словами я должен был сказать тебе, что ты - моя сестра?! Да я тогда сам себя не помнил, а мне ведь было двадцать восемь лет. И я, по-твоему, должен был рассказать это девочке, которая была почти ребенком. Да еще после того, что произошло между нами той ночью.
Мы вышли из-за поворота аллеи, я увидела детей, которые показывали тете котят. Я помахала им рукой, повернулась к Андрею. Он неожиданно взял мою руку:
– Лера, я всегда мечтал, что у меня будет большой теплый дом, наполненный светом и любовью, мечтал, что рядом со мной будет женщина, которая будет любить меня так, как я люблю ее. Я толком не знал, как это должно выглядеть. И увидел такой дом, приехав сюда этим летом. Я твердо знаю, что могу быть по-настоящему счастлив только с тобой.