Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы
Шрифт:
Я слушала ее в полной растерянности. Такие дела были выше моего понимания.
– А как насчет ваших собственных интересов? – спросила я. – Ведь дофин лишил вас шанса стать королевой Англии…
– Ах, я ему за это благодарна, – вздохнула Екатерина. – Брак поставил бы меня в безвыходное положение. Понимаешь, это вопрос доверия. Я знаю, что должна выйти за того, кого для меня выберут. Но кто выбирает? Отец слишком слаб, а матери я не доверяю. Я скорее доверилась бы воле брата.
Я сказала, что готова умереть за нее, и, похоже, так и будет, если план не заладится.
Захлопнув дверь перед носом Бонны, я целую вечность ждала в спальне Екатерины, пытаясь отвлечь себя хозяйственными делами: протерла туалетный столик, истолкла глину для чистки платьев и заменила душистые травы в гардеробной. Работая, я представляла, как Луи и Катрин беседуют в комнате наверху, где для дофина я поставила у огня самое широкое кресло, а Бонна д’Арманьяк расхаживает по салону в ожидании лекаря, который не приедет – ведь за ним никто не посылал. Я боялась, что Бонна потеряет терпение и вот-вот постучит в дверь, но, к моему удивлению, никто не являлся.
Наконец Екатерина спустилась, озабоченно нахмурив лоб. Рассказа о встрече с дофином не последовало.
– Мне нужно помолиться, Метта, – сказала принцесса, проходя к молитвенному столику. – Пожалуйста, покарауль дверь еще немного.
Теперь, когда Екатерина вернулась в свои покои, я решила, что надо сбегать вниз и проверить, как там Бонна, – молчание фрейлины было более зловещим знаком, чем гнев. На лестнице я встретила пажа с лотарингским крестом на ливрее – символом Арманьяка.
– Послание для принцессы Екатерины, – заявил он.
Я протянула руку за письмом. Сердце громко застучало: похоже, Бонна уже приняла меры.
– Ее высочеству нездоровится, – сказала я. – Позвольте, я передам.
Он достал запечатанное письмо из поясной сумки и, вручив его мне, стал спускаться. Мне захотелось уничтожить письмо, но благоразумие возобладало: если Бонна успела мне навредить, то Екатерина должна об этом немедленно узнать. Когда я вернулась в опочивальню, принцесса, осенив себя крестным знамением, поднялась с молитвенной скамьи. С образа на нас благосклонно смотрела Пресвятая Дева, не раскрывая поверенных ей тайн. Впрочем, нахмуренный лоб Екатерины не разгладился, с каким бы прошением она ни обращалась к святой.
Я молча протянула Екатерине письмо. Она сломала печать и развернула свиток, в котором содержалось всего несколько строк. Пока принцесса читала, мне слышалась поступь тяжелых сапог стражников, идущих меня арестовать.
Наконец Екатерина подняла голову и удивленно взглянула на меня.
– Это от отца Бонны, – сказала она, складывая пергамент. – Ввиду провала английского договора д’Арманьяк и Орлеанский решили, что брак между Бонной и герцогом должен быть заключен как можно скорее. Он выражает глубокое сожаление, что супружеские обязанности не позволят его дочери оставаться у меня на службе, но надеется, что я пойму и пожелаю ей всего наилучшего. – Екатерина мягко положила руку мне на плечо. – Так что не волнуйся, Метта, мадемуазель д’Арманьяк больше не является моей фрейлиной.
Чувство облегчения
– Зато она станет герцогиней Орлеанской, влиятельной и опасной особой, – нерешительно возразила я.
– Ей будет не до нас, – рассмеялась Екатерина. – А пока ее здесь нет, давай сядем, и я расскажу о своей встрече с Луи.
Я подбросила дров в камин, и мы сели у очага. Екатерина устроилась в кресле под балдахином, а я – на табурете. Снаружи выл ветер, проливной дождь стучал по ставням, а свет горящих свечей и огня в камине окутал нас мерцающим теплым коконом.
– Спасибо, что приготовила для нас вино и сладости, Метта, – начала Екатерина с улыбкой. – Ты хорошо знаешь путь к сердцу Луи.
– Он всегда набрасывался на пирожные, которые я приносила из пекарни отца, – улыбнулась я в ответ. – В детстве он вечно был голодным.
– В этом он не изменился. Съел до крошки все, что ты оставила. – Екатерина поморщилась. – Удивительно, как он жаден до еды!
– Плохо для его здоровья, – заметила я. – В нем слишком много черной желчи.
– Правда? Какая жалость! Ему необходимо следить за собой. Слишком долго Франция страдала от недужного монарха.
Екатерина умолкла, обдумывая печальную истинность сказанного.
– Ваше высочество, простите мне любопытство, но о чем вы молились, когда вернулись? – тихо проговорила я. – Вы казались такой огорченной…
Она потрясла головой, словно отгоняя непрошеные мысли.
– Я чувствовала, что совершенно запуталась. Знаешь, с молитвой все становится немного яснее.
– Да, – подтвердила я, хоть и не припоминала, чтобы молитвы мне помогли. – И стало?
– Нет. Не совсем. – В глазах принцессы стояли слезы. – Ох, Метта, мне так одиноко!
Я порывисто взяла ее руки в свои. Глаза щипало от слез. Впрочем, я не стала настаивать, чтобы она мне доверилась, а попыталась ее подбодрить:
– Я скрашу ваше одиночество.
Она порывисто сжала мне пальцы, затем откинулась в кресле.
– Видишь ли, мне необходимо принять важное решение, Метта. Я попробую объяснить тебе, в чем дело.
Я согласно кивнула и указала на образ.
– Ваше высочество, я буду так же молчалива, как Пресвятая Дева.
Екатерина с мягкой укоризной подняла бровь.
– Иногда ты бываешь слишком непочтительна, Метта, – с оттенком неудовольствия сказала она. Мне хотелось напомнить ей, что я не имела счастья получить монастырское воспитание, но вместо этого я напустила на себя сокрушенный и кающийся вид. – Я не была счастлива в монастыре, – заметила принцесса, будто читая мои мысли. – Но я благодарна монахиням за то, что они научили меня отличать праведное от неправедного. Жаль, никто не сделал того же для матери и брата. – Я удивленно взглянула на нее, и Екатерина торопливо продолжила: – Это правда. Они друг друга стоят. По крайней мере, я так думаю. В Луи я пока не разобралась. Он не стал со мной откровенничать, но мне не следует его судить, пока не пойму, в чем дело. Я молилась, чтобы мне указали причину.