Принцесса Иляна
Шрифт:
Также пришёл Иштван Батори, на сестре которого в своё время был женат дядя Илоны, Михай Силадьи.
– Ну, что ж, племянница, показывай ребёнка, - сказал гость, а когда Илона вместе с мужем отвели его в комнату, где стояла колыбель, то услышали: - Ух! До чего ж хороший мальчик-то получился! Крупный, крепкий. Пусть воином вырастет.
За минувшие сорок дней Михня действительно успел подрасти и окрепнуть, так что этих слов следовало ожидать, а затем Иштван чуть толкнул отца ребёнка локтем в бок и добавил:
– Хорошо же у тебя пушка стреляет! Меткий выстрел! А?
–
"Впрочем, - вдруг подумала она, - было бы хорошо, если б дядюшка Иштван не только напомнил моему мужу о давнем успешном сражении, но и призвал снова ринуться в бой. Возможно, мой муж бы послушал. Они ведь хорошие приятели".
IV
Илона никогда не была кокеткой. За те тридцать лет, что она прожила на свете, ей ни разу не потребовалось это умение, и лишь теперь она досадовала, что не может правильно пользоваться женскими уловками, которые позволяют привлечь мужчину.
В прежние времена ей оказывалось достаточно быть самой собой. К примеру, Вашек проявлял к ней внимание как к супруге, когда видел, что она искренне заботится о нём: приготовила его любимое блюдо или исхитрилась найти некую нужную ему вещь, которую он потерял и уже считал безвозвратно пропавшей. Когда Илона, заранее довольная оттого, что сделала что-то, что Вашеку понравится, являлась к нему вся разрумянившаяся и с сияющими глазами, то он смотрел не столько на то, что она принесла, сколько на неё саму и будто любовался. И даже тому мальчику, который когда-то очень давно подарил ей бабочку, Илона понравилась именно потому, что вела себя просто и естественно. А больше в её жизни и не было случаев, когда применимо женское кокетство.
Вот потому она так и не научилась кокетничать. А теперь учиться было поздно. Если бы она попыталась начать, это выглядело бы смешно и глупо. Но что же тогда оставалось делать, если для того, чтобы Влад увидел в ней женщину, ей не достаточно было вести себя как всегда: искренне и открыто! Он улыбался, говорил, что любит её, хвалил её новые платья, если об этом заходила речь, но вот дальше... ничего не следовало.
Илона внимательно вглядывалась в зеркало, чтобы понять, так ли уж непохожа на ту Илону, от которой её муж ровно год назад был без ума и с которой хотел бы проводить в спальне целые недели без перерыва. Конечно, с прошлого лета она изменилась: располнела, пока носила ребёнка, а за те полтора месяца, что минули со дня родов, похудела, но не до конца и, по правде говоря, была этим довольна. Теперь она выглядела, как женщина, ставшая матерью, а не как "засушенная дева", которая даже на третьем десятке может влезть в те платья, которые носила в пятнадцать лет.
Возможно, у мужа было другое мнение на счёт её фигуры, так что Илона всё же решилась прямо спросить, на что получила ответ, по большей части состоявший из выразительных жестов и взглядов. Их можно было трактовать примерно так: "Грудь стала больше, и это хорошо, прямо отрада для глаз. А что касается вида сзади, то раньше я смотрел, прежде всего, на твои плечи,
Увы, даже после такого откровенного разговора муж не захотел делом доказать, что всё сказанное им - правда, поэтому Илона не знала, что предпринять. Наряжайся - не наряжайся, улыбайся - не улыбайся, но в итоге всё равно одна в постели. А тут ещё оказалось, что супруг скоро уезжает и очень надолго. Она узнала об этом после крестин и довольно-таки неожиданно.
Когда супруги, находясь в спальне Илоны, стояли бок о бок возле колыбели своего сына и смотрели, как он засыпает, Илона шёпотом произнесла:
– Влад, я думаю, через месяц можно будет перенести колыбель отсюда. У Михни будет своя комната, а ты снова сможешь ночевать у меня.
– Это ни к чему, - ответил муж.
– Через месяц меня, вероятнее всего, здесь не будет. Я отправлюсь в поход против турок.
– Опять!?
– своим возгласом Илона чуть не разбудила ребёнка, но он лишь на миг распахнул глаза, а затем снова начал засыпать.
– Да, - сказал Влад.
– Я и Иштван Батори идём на войну. Матьяш вот-вот даст повеление жителям Эрдели собирать войско. Обещает, что будет тысяч пятьдесят. Мы соединимся с молдавским войском и пойдём сначала в мою страну...
– В Валахию?
– Да. Поскольку я буду с войском, меня тут же признают правителем. Там мы соберём среди влахов пополнение для нашей армии и двинемся дальше на юг, в турецкие земли. Когда турки будут разбиты, они ещё год не оправятся и в течение этого времени сами не пойдут в Валахию отнимать у меня трон.
– Значит, уже осенью я смогу приехать к тебе в Валахию?
– Илона всё ещё надеялась найти в неожиданном известии что-то хорошее для себя, но Влад возразил:
– Нет, тебе туда приезжать пока рано. Пока моя власть не укрепится, я тебя туда не пущу.
– А сам ты осенью приедешь сюда, в Пешт хотя бы ненадолго?
– Если и приеду, то в самом конце осени, но вероятнее всего - нет. Если я верну себе власть в Валахии, то должен буду остаться там. Иначе какой-нибудь проходимец воспользуется этим, чтобы сесть на трон вместо меня. Я не смогу уехать надолго, и так будет продолжаться по меньшей мере, до следующего лета. К сожалению, ехать в Пешт - очень долго.
– Значит, сам ты будешь в Валахии? А я?
– она заставила его отвернуться от колыбели, и теперь они стояли не бок о бок, а друг напротив друга.
– А ты будешь в Пеште.
– Но я могла бы переселиться в один из городов Эрдели поближе к тебе.
– Посмотрим.
– А если я переселюсь, ты сможешь приезжать ко мне?
– Посмотрим.
– Но в любом случае мы не увидимся раньше конца осени?
– Да.
– Влад, как жаль, - прошептала Илона и в порыве чувств сама обняла мужа, устроила голову у него на плече.
– Ну, ничего-ничего, - супруг ободряюще похлопал её по спине, и это дало Илоне надежду, что до его отъезда всё-таки может произойти нечто примечательное.
* * *
Илона проснулась посреди ночи оттого, что ребёнок в колыбельке заворочался и захныкал. И всё же первой к нему встала служанка, которая ночевала в одной комнате с госпожой.
– Что там?
– спросила Илона, отрывая голову от подушки.
– Мокрый, - ответила служанка, вынимая Михню из колыбели, чтобы перепеленать.