Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Что вы желаете за услугу, которую мне оказываете? — поинтересовался господин Перетти.
— Ничего, — ответил Пардальян.
Старик вздрогнул.
— За то, что вы сделали, можно запросить много. Вы же не просите ничего… Это хорошо, сударь! Слишком хорошо, быть может!
— Очевидно, сударь, вы подозреваете меня в предательстве. Мое бескорыстие настораживает вас, мне же оно, напротив, кажется чрезвычайно естественным, ибо мне не нужны деньги. Вероятно, вы спрашиваете себя, не являюсь ли я вражеским лазутчиком. Я могу лишь предложить свое слово
— А если я вам не поверю?
— В этом случае, — холодно сказал шевалье, — я буду вынужден убить вас и ваших погонщиков, чтобы затем помешать папскому сокровищу попасть в руки де Гиза.
— Как?! Вы меня убьете?
— Не без сожаления, должен вам признаться. Мне нравится ваше лицо.
— Что ж, клянусь Девой Марией и всеми святыми, ваше лицо мне тоже очень нравится. Молодой человек, я доверяю вам. И хочу показать, где спрятаны мешки. Идемте!
И господин Перетти проворчал себе под нос:
— Нужно хорошенько потрудиться, чтобы их отыскать!
Однако Пардальян не двинулся с места и спокойно сказал:
— Мне нет никакой необходимости знать, где спрятано ваше сокровище, господин Перетти. И если вы желаете моего совета, то я бы предложил вам немедленно погрузить эти мешки на тех же мулов и вывезти их отсюда.
Господин Перетти был, видимо, человеком очень подозрительным, потому что решил, что Пардальян пытается таким образом завлечь его людей в засаду. С другой стороны, открытое лицо шевалье внушало ему доверие. В результате он решил не трогать сокровище и принять помощь, предложенную ему Пардальяном.
— Вы мужественный человек, — сказал он. — Простите мое недоверие. Оно вам покажется естественным, когда вы узнаете, что я отвечаю за эти деньги. Я поговорю с нашим Святым отцом, и можете быть уверены, он найдет награду, достойную вас.
— Моя награда уже найдена, — насмешливо произнес Пардальян. — Не беспокойтесь об этом, прошу вас.
Господин Перетти снова был озадачен. Чтобы лучше узнать Пардальяна, он пригласил его отобедать. Шевалье поспешил согласиться, так как утренняя прогулка пробудила в нем волчий аппетит.
Во время обеда ему бросились в глаза некоторые странности: господин Перетти был окружен необычайным уважением, да и стол был слишком изысканным для Простого мельника. Пардальян заключил, что имеет дело с человеком высокого происхождения, облеченным властью и выполняющим, вероятно, особое поручение Сикста V. Что касается господина Перетти, то он не смог ничего заметить в своем госте, кроме хорошего аппетита и хороших манер.
Обед подошел к концу, когда появился герцог Ангулемский в сопровождении Пикуика и Кроасса. Каждый лакей нес по два мушкета, пистолеты и все, что может пригодиться во время военный действий. Их появление вызвало улыбку господина Перетти.
— Черт побери! — воскликнул он. — Я вижу, вы человек предусмотрительный. Но у нас здесь есть все необходимое, чтобы выдержать осаду…
— Очень хорошо, потому что осада не заставит себя ждать.
— Как?! Вы на самом деле думаете, что герцог
— Я думаю, что сегодня вечером к подножию холма Сен-Рок подойдет небольшая армия, вот и все, — пожал плечами Пардальян.
Господин Перетти подумал, что было бы лучше вовсе убраться отсюда. Он больше не сомневался в Пардальяне. Раньше он успокаивал себя мыслью, что шевалье сильно преувеличивает опасность положения. Упоминание о военных действиях заставило его переменить мнение.
«Я так хорошо себя чувствовал в покоях старой королевы… — думал он. — Неужели мое присутствие здесь необходимо?.. Конечно, нет… Шальная пуля… удар кинжалом… Но что случится, Господи, если завтра весь свет узнает о смерти Сикста V?»
Однако господин Перетти все-таки не был лишен храбрости. Кроме того, ему было интересно увидеть в деле этого необычного человека, который пришел защищать чужое сокровище и не просил ничего взамен. Итак, господин Перетти остался.
День закончился без происшествий. На закате Пикуик и Кроасс были посланы к подножию холма. Они должны были предупредить защитников мельницы о приближении людей де Гиза. Пикуик пребывал в бодром состоянии духа. Кроасс же был мрачен как никогда.
— Ну, — спросил первый. — Чего ты вздыхаешь?
— Черт возьми! Я думаю, что судьба к нам несправедлива, — сказал Кроасс.
— Нет, это ты несправедлив. Как? Ты сбежал от Бельгодера, который тебя бил, ты поступил на службу в дом, где можешь есть четыре раза в день, к молодому хозяину, который говорит с тобой учтиво, не колотит… и ты еще жалуешься?
— Э! Все это ничего не будет стоить, если меня убьют!
— Почему же тебя должны убить, дурак?
— Потому что мы собираемся сражаться… Пикуик, хочешь я скажу, что пришло мне в голову?
— Ну-ка скажи!
— Так вот. Господин де Пардальян — ужасный человек, который только и мечтает о боях и ранах.
— Это мне кажется довольно справедливым. Дальше?
— Дальше? Нам пора уносить ноги.
Пикуик вытащил кинжал.
— Слушай, друг мой, — сказал он. — Если ты решил нас опозорить, вероломно удрав перед сражением, то умрешь сейчас же, потому что я заколю тебя собственной рукой.
Кроасс немедленно уверился в разумности этого довода и пообещал быть храбрым, как Геркулес, но продолжал тяжело вздыхать и ворчать:
— Зачем нас кормят, если наши тела должны быть продырявлены ударом копья, стрелой или пистолетной пулей?
— Нас кормят, чтобы мы хорошо служили, а мы служим, чтобы умереть достойно.
Кроасс оценил (или сделал вид, что оценил) это утешение, во всяком случае он прекратил стонать.
Приятели расположились неподалеку от часовни. Наступила ночь, и Кроасс уже начал надеяться, что все обойдется, когда группа вооруженных людей вышла из ворот Сен-Оноре и направилась в их сторону. В группе было человек сорок. За ними следовала тяжелая повозка, запряженная тремя сильными лошадьми. Вооруженные люди — чтобы нагнать страх на погонщиков, повозка — чтобы перевезти во дворец к Гизу тридцать драгоценных мешков.