Принцесса Намонаки
Шрифт:
Мы с ним всю ночь резались в дурака. Мальчик (чёрт, шестнадцать! государыня, это уже попахивает педофилией, ей-богу) пришёл от игры в восторг, когда понял, что я не собираюсь насиловать его прямо сейчас. Так-то он был не против… В смысле, не посмел бы сопротивляться. Поначалу до дрожи испуганный, слово сказать не мог — заикался. Я ему налила стопочку для храбрости… Чашу, в смысле. Они здесь пьют водку чашами. То есть рисовое вино. А! Один чёрт — водка.
Так что мы и впрямь весело провели ночь, а на рассвете я его отпустила, пожаловав одежду со своего плеча (здесь это считают за высшую награду). А ещё заставила
Подарок был, какое-никакое удовольствие я получила, но мои проблемы от этого, конечно, не исчезли. Смысла в жизни я по-прежнему не видела, зато смертельные угрозы маячили прямо тут, рядом. Ясно было, как день: сейчас меня женят — и император ли или кто-то другой вроде отца невесты меня грохнет. Сколько я ещё продержусь?
Сон мне это, кстати, не отбило — наоборот, просыпаться не хотелось. В такую-то реальность… До обеда я дрыхла, но потом меня разбудили. И встала я разбитая, больная, с одним-единственным желанием: чтобы всё это наконец прекратилось. Достало, сил нет! Я вдруг поняла: с меня хватит. Нет, серьёзно: какой в этом смысл? Раньше я лгала и изворачивалась, чтобы выжить. Но для чего? Для такой вот жизни? Вечная пляска под чью-то дудку — императора, королевы Рё-Ка, потом невесты? Вечный страх нападения, вечное бегство, вечная опасность, интриги, танец со смертью?
Зачем?
Зачем мне такая жизнь?
Так что я пребывала в состоянии полнейшего ко всему равнодушия. Если бы ко мне в тот момент сунулись наёмные убийцы, чес-слово, я бы им ещё и приплатила. Я о яде в то утро думала столько раз, что свихнуться можно. А что, он же лёгкий — выпил и того. Никаких проблем.
И всё это именно тогда, когда принц должен был красиво, с триумфом въезжать в столицу и Запретный город. С триумфом — потому что император так пожелал, а королева Рё-Ка согласилась. «Ичи, любимый, народ должен знать и любить тебя, понимаешь? Править им тогда тебе будет легче».
Ха-ха. Править мне не грозит, это и ежу понятно. Последний бедняк в этой империи наверняка это знает.
Так что плевать я хотела на народ, а идея с тюфяком-принцем на троне вызвала у меня истеричный хохот. Но государи сказали: «Надо». Значит, надо.
Меня, как куклу, сначала искупали. «Ваше высочество, какая нежная у вас кожа! Ах, какие прекрасные волосы! Вы чудесны, ваше высочество!» — щебетали служанки, пытаясь поднять мне настроение. Я их почти не слышала.
Потом над моей нежной кожей долго колдовали — она же была бледная, и её требовалось оживить. Помню, лицо покрывали белком яйца, а потом, когда он стал стягивать кожу, его смыли цветочной водой. Другие служанки в это время окуривали дымом мои одежды, а особенно прозрачную верхнюю, из золотой парчи. Здесь ароматный дым вместо духов. Кстати, и правда стойко держится…
Часа два надо мной издевались, в результате я стала похожа на куклу и внешне, а не только в душе. Фарфоровая хрупкая куколка, сверкающая на солнце, как снег. Меня посадили в открытый золотой паланкин и раздали распоряжение моей (то есть маминой, конечно) свите — танцорам, певцам, актёрам… Ну и солдатам, конечно. Королева привезла их с собой в огромном количестве. Её кортеж был невероятно огромен и богат, я им не восхищалась лишь из-за упадка духа.
Итак,
Убойная оказалась дрянь — так меня шибанула, никогда ещё такого не было, даже за прошлую жизнь отвечаю. Горькая, жгучая — самогон, не иначе. Но Ванхи её пил весело, много, я тоже. И уже где-то через час хихикающего принца усадили в паланкин обратно, в состоянии любви ко всему миру. И состояние это, надо признаться, оказалось мимолётным.
Не знаю, может, тетеря-наследник, когда напивался, был тих, мил и улыбчив, поэтому стратегия «напейся сегодня пьяным» в его случае работала. Может быть — но я точно другая. Я, когда уже в стельку, требую продолжения банкета.
В общем, когда паланкин взяли и понесли, ворота столицы гостеприимно распахнулись, а простой люд повалил на улицы в ожидании хлеба и зрелищ, последнее они получили с лихвой.
Я в упор не помню, что делала, но мне рассказали. Показания слуг и Ванхи разнятся, однако совершенно ясно, что я: отплясывала в паланкине хип-хоп (что поверьте, весьма непросто, там очень мало места), орала песню из диснеевского «Аладдина» (помните, «Принц Али… бла-бла-бла!»), швырялась золотом, а также одеждой и украшениями, и вдобавок орала коммунисткие лозунги.
Меня ещё из паланкина потом еле вытащили.
Думаю, после такого представления простой народ точно проникся к весёлому принцу крепкой любовью. Такой затейник! Да, государыня?
Говорят, невесты это тоже видели… А пусть знают, с кем собираются жить долго и счастливо!
Ещё это видел император. Он, конечно, псих, но не настолько. И на следующее утро, когда я… хм… кое-как справлялась с похмельем, он пришёл объяснить, как сильно я была не права.
Мне было плохо. Болела голова, чуть не при каждом вздохе ныла грудь, яркий свет раздражал, а после обильного завтрака снова захотелось навестить туалет. Вдобавок, Ванхи ночью выпороли, и он тоже был грустный, ходил скособочившись и рождал во мне сильное чувство стыда (даже слуг своих защитить не могу — какой из меня принц?).
«Папе», думаю, стоило бы с порога извиниться. Мало того, что явился объяснять очевидное, так ещё и после того, как лично сдал меня в руки оппозиции. Он только-только рот открыл, а я сразу вспомнила, как умирали мои телохранители, кровь на моих руках и одежде…
Короче, терпела я не долго.
В ответ на «ты не малое дитя, Ичи, и если так сильно боишься женщин, есть иное лекарство, чем вино», я вальяжно поинтересовалась:
— А сколько вы заплатили Синим Плащам, чтобы они меня убили?
Император опешил. В спальне была его свита и мои слуги, у ширмы на коленях замер Ванхи — он единственный подавал мне знаки успокоиться. Таращился, прямо как местные карпы, и рот так же беззвучно открывал — смех да и только!
— Ты рехнулся, — объявил наконец император, и голос его звенел от гнева. — Но месяц Удаления в монастыре тебя обязательно вылечит.
Меня словно плетью огрели. Какого чёрта?! Как он смеет — после всего, после всех смертей, после… Ну уж нет, хватит, я не стану больше танцевать под твою дудку!