Принцесса-невеста
Шрифт:
– Не волнуйся, всё будет хорошо, в следующий раз ты выиграешь у меня, – и я кивнул, и тогда Эд сказал: – А если нет, так победишь в чём-то другом.
Я пошёл на крыльцо и пил холодный чай, и Эдит читала ту книгу, и не отложила её, когда произнесла:
– Это не обязательно правда, знаешь ли.
Я спросил:
– Что вы имеете в виду?
И тогда она отложила свою книгу. Посмотрела на меня. И сказала:
– Жизнь несправедлива, Билл. Мы говорим своим детям, что мир справедлив, но это подло. Это не просто ложь, это жестокая ложь. Жизнь не справедлива, никогда такой не была и никогда такой не будет.
И это было для
– Она несправедлива!– сказал я так громко, что напугал её. – Вы правы. Она несправедлива. – Я был так счастлив, что, если бы умел танцевать, обязательно бы начал это делать. – Разве это не отлично, разве это не замечательно? – Думаю, в этот момент Эдит подумала, что я продвигаюсь к тому, чтобы съехать с катушек.
Но для меня было так важно сказать это, вслух, свободно, восторженно – я понял, что это и было то недовольство, что я испытывал, когда мой отец прекратил читать. Это было то самое примирение, которого я пытался и не мог достичь.
И именно об этом, как мне кажется, и говорит эта книга. Все эти колумбийские эксперты могут сколько хотят разглагольствовать о восхитительной сатире; они безумны. Эта книга говорит «жизнь несправедлива», и я говорю вам всем, вам лучше поверить этому. У меня толстый испорченный сын – он не наложит руку на мисс Рейнгольд [12]. И он всегда будет толстым, даже если он похудеет, он всё равно будет толстым и всё равно будет испорченным, и жизнь никогда не сделает его счастливым, и, возможно, это моя вина – вините меня во всём, если хотите – но суть в том, что мы не созданы равными, ведь даже богатые поют, что жизнь несправедлива. У меня холодная жена; она гениальна, она побуждает к действиям, она великолепна; у нас нет любви; и с этим тоже можно смириться, если перестать ожидать, что всё как-то сравняется для нас, прежде чем мы умрём.
Послушайте. (Взрослые, пропустите этот абзац.) Я не хочу сказать, что у этой книги трагичный конец, я уже в самом первом предложении сказал, что она – моя любимая в мире. Но впереди много плохого, пыток, к которым вы уже подготовлены, но есть вещи и похуже. Впереди смерть, и вам лучше понять кое-что: некоторые не те люди умирают. Будьте к этому готовы. Это вам не Любопытный Джордж на горшке. Никто не предупредил меня, и это была моя собственная вина (вы скоро узнаете, что я имею в виду), и это была моя ошибка, поэтому я не позволю тому же произойти и с вами. Не те люди умирают, некоторые из них, и причина такова: жизнь несправедлива. Забудьте всю чушь, что говорили ваши родители. Помните Моргенштерна. Вы будете намного счастливее.
Ладно. Достаточно. Обратно к тексту. Время кошмаров.
На следующую ночь ей приснилось, что она родила первенца, и это была девочка, красивая маленькая девочка, и Лютик сказала: «Мне жаль, что это не мальчик; я знаю, что тебе нужен наследник», – и Хампердинк сказал: «Милая любовь моя, не думай об этом; просто посмотри, какого прелестного ребёнка даровал нам Господь», – и затем он ушёл, и Лютик поднесла младенца к своей совершенной груди, и ребёнок сказал: «У тебя кислое молоко», – и Лютик сказала: «О, прости», – и дала новорождённой другую грудь, и ребёнок сказал: «Нет, это тоже кислое», – и Лютик сказала: «Я не знаю, что и делать», – и младенец сказал: «Ты всегда знаешь, что делать, ты всегда точно знаешь, что делать, ты всегда точно знаешь, что будет лучше для тебя, а для остальных хоть трава не расти», – и Лютик сказала: «Ты говоришь об Уэстли», – и младенец сказал: «Конечно, я говорю об Уэстли», – и Лютик терпеливо объяснила: «Видишь ли, я думала, что он умер; я дала слово твоему отцу», – и ребёнок сказал: «Я умираю, в твоём молоке нет любви, твоё молоко убило меня», – и тело ребёнка затвердело и растрескалось, и прямо в руках Лютик обратилось в ничто, в сухую пыль, и Лютик кричала и кричала; даже проснувшись за пятьдесят девять дней до своей свадьбы, она всё ещё кричала.
Третий кошмар не заставил себя ждать, он пришёл следующей же ночью, и в нём снова был ребёнок – на этот раз сын, чудесный сильный мальчик – и Хампердинк сказал: «Любовь моя, это мальчик», – и Лютик сказала: «Я не подвела тебя, слава богу», и тогда он ушёл, и Лютик спросила: «Могу ли я увидеть своего сына?» – и все доктора тут же столпились у дверей её королевской комнаты, но мальчика ей не принесли. «В чём дело?» – спросила Лютик, и старший доктор сказал:
На следующую ночь она просто отказалась ложиться. Вместо этого она гуляла, читала, шила и чашку за чашкой пила обжигающий индийский чай. Ей было плохо от усталости, но она так боялась того, что ей могло присниться, что предпочитала любое неудобство бодрствования тому, что мог предложить ей сон, и на рассвете её мать была беременна – нет, более чем беременна; её мать рожала ребёнка – и, стоя в углу комнаты, Лютик наблюдала за собственным рождением и за тем, как её отец открыл рот от изумления при виде её красоты, и её мать сделала то же, и акушерка первой высказала озабоченность. Акушерка была милая женщина, известная по всей деревне своей любовью к детям, и она сказала: «Смотрите – проблема», – и отец Лютик сказал: «Какая проблема? Разве раньше вы видели такую красоту?», – и акушерка сказала: «Разве вы не понимаете, почему ей была дана такая красота? Это потому что у неё нет сердца, вот, послушайте; ребёнок жив, но в её груди ничего не бьётся», – и она поднесла грудь Лютик к уху её отца, и он мог лишь кивнуть и сказать: «Нам надо найти волшебника, который вставил бы ей сердце», – но акушерка сказала: «Думаю, это будет неправильно; я слышала раньше о подобных созданиях, у которых нет сердца, и с годами их красота только возрастает, но позади них нет ничего, лишь сломанные тела и разбитые вдребезги души, и эти, без сердца, несут одни страдания, и я бы посоветовала, пока вы ещё оба молоды, завести другого ребёнка, и избавиться от этого, но, конечно же, окончательное решение за вами», – и отец Лютик сказал её матери: «Ну?» – и мать сказала: «Акушерка – добрейшая женщина в деревне, она способна узнать монстра, когда увидит его, давай сделаем это», – и тогда отец Лютик и её мать положили руки на её горло, и ребенок стал задыхаться. Даже проснувшись за пятьдесят семь дней до своей свадьбы, она всё ещё задыхалась.
С тех пор кошмары стали слишком ужасны.
Одной ночью, за пятьдесят дней до свадьбы, Лютик постучалась в дверь покоев принца Хампердинка. Получив разрешение, она вошла.
– Что-то не в порядке, – сказал он. – Ты выглядишь очень больной.
И так и было. Она была прекрасна, конечно же. Всё ещё. Но никак не здорова.
Лютик не знала, как начать.
Он усадил её в кресло. Принёс ей воды. Она сделала глоток, неподвижно глядя прямо перед собой. Он поставил стакан рядом с нею.
– К твоим услугам, принцесса, – сказал он.
– Дело вот в чём, – начала Лютик. – На Огненном Болоте я совершила самую большую ошибку в мире. Я люблю Уэстли. Всегда любила. Думаю, всегда буду любить. Я не знала этого, когда вы пришли ко мне. Прошу, поверьте тому, что я собираюсь сказать: когда вы сказали, что я должна выйти за вас или умереть, я ответила: «Убейте меня». Я была серьёзна. И сейчас я тоже серьёзна: если вы скажете, что через пятьдесят дней я должна буду выйти за вас, к утру я буду мертва.
Принц был просто ошарашен.
Спустя долгий момент он встал на колени у кресла Лютик и заговорил самым нежным своим голосом:
– Я признаю, что, когда мы только обручились, между нами не было никакой любви. И это был в такой же мере мой выбор, как и твой, хотя именно ты озвучила его. Но ты не могла не заметить, как изменилось моё отношение к тебе в этот последний месяц празднований и гуляний.
– Я заметила это. Вы были милы и благородны.