Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа
Шрифт:
– Он красивый. – Пантализея чуть откинула занавеску. – Он благородного происхождения?
– Кажется, – рассеянно сказала я, хотя ничего об этом не знала. – Раздвинь занавески пошире.
Мне тоже хотелось что-нибудь увидеть. Но не Перотто, который ехал верхом рядом с нами. Я хотела посмотреть Рим. Мне редко доводилось бывать в городе по собственным делам. А тем более после избрания папочки.
Мы выехали из Ватикана, обогнули мутный Тибр и направились дальше по дороге, упирающейся в старую стену города. На каждом повороте мы видели колокольни и церковные шпили. Внезапно, въехав на узкие, вымощенные камнем улицы, мы оказались
Я любила все это.
Рим был моим городом. Моим домом.
Мы обогнули рынок на западном берегу и въехали в лабиринт Трастевере, где в укрепленных палаццо рядом с сыромятнями, винодельнями, гостиницами и борделями жили богатые купцы. Упряжные носилки слегка покачивались на поворотах узких улочек. Вдруг Пантализея спросила:
– Зачем нам сюда? В этом районе живут одни евреи и воры.
– И богатые люди, – заметила я.
Мы остановились перед палаццо – мрачным сооружением с бойницами, внушительной башней и воротами, усыпанными медными заклепками. Перотто помог нам выйти, кардинал Сфорца спешился, тяжелые ворота распахнулись, и мы увидели целую толпу слуг, которые взяли на себя заботу о лошадях и носилках. Мы тем временем вошли внутрь.
Лоджия, вся в зарослях глицинии, обхватывала главный cortile, где подстриженные деревья в керамических горшках несли вахту у фонтана. Я откинула на спину капюшон, обвела взглядом сильно запущенный дворик, обратила внимание на группу людей в аркаде. Иные повернулись в мою сторону – они напоминали наемников вроде тех, что окружали Хуана. Это мое наблюдение вскоре подтвердилось, когда один подошел ко мне и поклонился:
– Донна Лукреция, benvingut [29] .
29
Добро пожаловать (каталон.).
К моему удивлению, он заговорил по-каталонски. Он был худ, хотя нарочито одет именно так, как одеваются наемники: кожаный дублет с поясом-перевязью, на котором болтались кинжал в ножнах и кошель, хвастливо выставленные напоказ кружевные воротник и манжеты, сапоги с широкими отворотами, чтобы прятать мелкое оружие. У него были странные глаза – не голубые и не серые, а какого-то промежуточного цвета, наподобие сумерек. Из-под шапочки выбивались темные кудри. Он не блистал красотой: заячья губа уродливо искривила его рот, но я почувствовала в нем какое-то странное обаяние.
– Меня зовут Мигель де Корелла, я недавно приехал из Валенсии служить моему господину. Вы можете называть меня Микелотто. К вашим услугам, госпожа.
Он перешел на итальянский, и, услышав это, кардинал Сфорца раздраженно бросил:
– А скажи-ка мне, где же твой хозяин? Мы
– Он ждет наверху.
Кардинал двинулся к ближайшей лестнице, и каталонец добавил:
– Но он хочет сначала приватно сказать несколько слов моей госпоже. В зале можно подкрепиться – стол накрыт, ваше высокопреосвященство.
С учтивостью, не уступавшей кардинальской, Микелотто встал между Сфорца и лестницей и так легко прикоснулся к моей руке, что я едва почувствовала.
Я одобрительно улыбнулась Пантализее и поманила Перотто:
– Присмотри, чтобы ей не было скучно.
Он покраснел: как я и предполагала, он неровно дышал к моей горничной.
Мы с Микелотто, который шел сзади, поднялись по лестнице, где верхняя галерея с крашеными свесами соседствовала с жилыми комнатами. По всему было видно: обитатели сюда въехали недавно. В коридорах повсюду валялась упаковочная солома, там и здесь стояли пустые кофры, перевернутые короба. Вероятно, хозяин обладал средствами – об этом говорили лежавшие у стен зала свернутые гобелены, тканые турецкие ковры на столах.
Микелотто налил кларета из серебряного графина.
– Позвольте узнать, кому я обязана такой честью? – спросила я, когда он протянул мне кубок.
Его заячья губа растянулась в улыбке. Чуть поклонившись, он, пятясь, вышел из комнаты.
– Лючия…
Я развернулась и глазам своим не поверила: ко мне шел Чезаре.
Закругленный ворот его рубахи обрамлял шею, черный бархатный дублет обтягивал тело; я сразу же увидела, что он прибавил в весе. Еще он начал отращивать волосы – короткие рыжие кудри, как у херувимов Боттичелли, обрамляли его голову.
– Ты вернулся в Рим! Почему же мне не сказал?
– Хотел сделать тебе сюрприз. – Он обвел рукой комнату. – Тебе нравится мое новое палаццо?
– Ему не помешают некоторые улучшения, – услышала я свой голос и поморщилась.
Как он должен понять, этому дому далеко до палаццо Санта-Мария ин Портико. Плитка на полу потрескалась, а в углах потолка виднелись мокрые пятна.
– Не помешают. – Чезаре хохотнул. – Ты разочарована?
– Нет, – быстро ответила я. – Оно прекрасно. Но скажи, давно ты уже здесь?
– Почти месяц. – Он увернулся, когда я замахнулась на него. – Ну-ну, – улыбнулся он. – Я хотел сказать тебе раньше, но отец настаивал, чтобы я хранил свой приезд в тайне, пока все не устроится.
– Не устроится? – Я топнула. – Какая такая тайна в том, что у моего брата палаццо в Риме?
Я сердито уставилась на него, но мой протест сник: он склонил голову и на уровне моих глаз оказался выбритый кружок у него на затылке.
– Ты принес обет…
Неожиданно печаль нахлынула на меня.
– Нет, ничего подобного. Я должен удовлетворять требованиям, чтобы занять пост нового архиепископа и папского кардинала в Валенсии. Должен выглядеть человеком, достойным надеть священный убор.
Я проглотила слезы:
– Ты счастлив?
Он пожал плечами:
– Если счастье означает ежегодный доход в сорок тысяч дукатов, то мне стыдно жаловаться. И потом, я получил это. – Он раскинул руки. – Требующее небольшого ремонта, но в остальном прекрасное палаццо в сердце самого колоритного римского квартала, и здесь я полный хозяин. А он хорош, правда? Я сделаю его гордостью города, все аристократы будут вымаливать приглашения в дом Чезаре Борджиа, когда я приведу его в порядок.