Принцесса Володимирская
Шрифт:
– Вот если бы я знал наверно, – шутил Шенк, – что я теперь считаюсь в Париже принцем константинопольским, с правами, самыми священными, на турецкий или персидский престол, то, конечно, я сейчас бы поскакал в Париж. А что если я там в глазах общественного мнения – но до него мне дела нет! – а главное, в глазах полиции и главного судьи окажусь не бароном Шенком и гофмаршалом принцессы Володимирской, а московитским спадассином? [28] А доказать, что я не русский острожник, мне будет так же мудрено, как доказать, что я – барон Шенк. Только те две собаки,
И барон сообща с Алиной решил, что ему нужно ехать немедленно в Лимбург и разыскать место жительства графа Рошфора по тому адресу, который он давал в письме. Алина написала самое милое послание своему бывшему жениху и, намекая на то, что чувство ее к нему осталось неизменно, предлагала немедленно переселиться туда, где он.
Шенк взял отпуск на короткое время у своего хозяина, взял у него взаймы денег на поездку в Берлин по важнейшему делу – получения наследства от какой-то умершей тетки – и сел в почтовую карету.
Целую первую станцию Шенк был весел и доволен, чуть не хохотал сам с собою, вспоминая, какой гвалт и шум наделала в гостинице весть, что приказчик вдруг стал богатым человеком и должен получить тысячу талеров от покойной берлинской тетки.
Еще более смеялся внутренне Шенк, вспоминая, что он все-таки обещал хозяину продолжать свою службу в гостинице, управляя в буфете, помогая повару, убирая горницы и прислуживая самым важным проезжающим.
Барон вскоре был уже в Нейсесе, резиденции принца Лимбургского, где находился и его посланник, отозванный из Парижа.
Барон был принят Рошфором с восторгом, но благодаря расспросам графа, на которые уклончиво отвечал Шенк, не скоро удалось ему заставить счастливого Рошфора рассказать все то, что – предполагалось – он знает лучше его.
– Какое ужасное дело! – восклицал Рошфор. – Весь Париж негодовал; потом весь Париж восхищался вашим поведением. Вас иначе не называли в салонах как именем: le sauveur de la princesse [29] Расскажите мне, ради бога, одно, что не совсем понятно! – продолжал Рошфор и задавал Шенку вопросы, которых Шенк, конечно, и понять не мог.
Наконец удалось барону заставить Рошфора рассказать ему все в подробностях.
– Мне интересно прежде всего узнать от вас, граф, как Париж узнал об этом и не прибавлено ли чего-либо нашими врагами.
Когда Рошфор рассказал все придуманное Игнатием и назвал его несколько раз как самого горячего заступника принцессы, то Шенк вздохнул свободнее. Дело было спасено. Если бы он захотел, то мог тотчас ехать в Париж, сопровождая принцессу Володимирскую.
Она имела полную возможность поселиться в том же доме, где зарезали на ее глазах мужа; она могла снова пользоваться теми суммами, которые были в руках отца Игнатия. Но это не входило в расчет Шенка.
Ему хотелось воспользоваться обстоятельством, чтобы избавить любимую им женщину от темной и сомнительной будущности, спасти ее из рук иезуита. Одним словом, Шенку
Отдохнув от дороги, Шенк на другой же день объяснился в любви пред графом за Алину, убедил его, что принцесса Володимирская молчала и скрывалась из стыдливости, что она обожает давно графа и готова отказаться от всех своих прав на московитский престол, чтобы быть женой его.
Разумеется, после этого Шенк собрался в обратный путь к Алине уже в качестве свата от Рошфора, с формальным предложением руки и сердца очаровательной принцессе.
– Передайте принцессе, – сказал Рошфор, – что, согласившись выйти за меня замуж, она не унизится, хотя она по крови принадлежит к царственному дому. Рошфоры де Валькур происходят также от владетельных принцесс, а по матерям – в родстве с домом Бурбонов. Двоюродная сестра короля Генриха IV вышла замуж за одного маркиза де Салин-де Валькур-де ла Рош…
И Рошфор перечислил подробно своих предков.
– А черт их всех побери! – думал в это время Шенк про себя. – Я уверен, что и я в родстве с царственным домом… хотя бы фараонов египетских. Троюродная тетка Навуходоносора могла положительно и с удовольствием выйти замуж за моего предка в тысяча сто одиннадцатом колене.
И, прервав генеалогическую беседу, барон попросил у Рошфора тысячу талеров взаймы себе на дорогу…
Получив деньги, Шенк весело двинулся в обратный путь.
III
Алина, оставшись одна по отъезде Шенка, много думала о советах преданного ей человека, которого когда-то она чуть не возненавидела из-за графа Осинского.
Как недавно было это время, а сколько с тех пор перемен совершилось в ее жизни! Прошло несколько месяцев, а за это время она уже была г-жою Тремуаль, колдуньей Алимэ, Азовской владетельницей и, наконец, принцессой Володимирской… И для чего? Чтобы снова упасть еще ниже г-жи Тремуаль.
И как все спуталось за это время! Близость с Шенком странно отразилась на ее характере. Он, человек безнравственный по убеждению, умный и энергичный и, наконец, преданный ей, теперь будто развратил ее умственно. А сам он за тот же промежуток времени благодаря искреннему чувству к ней стал лучше, пожалуй честнее и, во всяком случае, добрее к ней.
В дружбе его Алина не сомневалась. Вместе с тем целый переворот совершился в ней! Если одно время недолго перестала существовать – в общественном мнении и убеждении – принцесса Володимирская, дочь русской государыни, и потом вскоре Париж признал ее снова, то сама Алина и в беде, и в горе не перестала верить в себя и свое происхождение.
– Верить ли Игнатию? – снова спрашивала она себя постоянно и днем, и ночью.
И в ней самой не было ответа на вопрос. Теперь, на свободе, в глуши, в городишке на берегах Рейна, Алина могла спокойнее обдумать все, оценить слова и действия Игнатия.