Принцип Дирихле на клетчатых досках

Баранова О. В.

Петру донесли, что один офицер, по имени Матвей Олсуфьев, ослушался его приказаний. Позванный во дворец, Олсуфьев, действительно страдавший зубами, извинился, что явиться не может. Петр вторично велел его позвать, сказав, что вылечит его. Олсуфьев явился. Тогда, приказав ему сесть на пол и указать гнилой зуб, Петр, вместо больного, захватил здоровый и с такою силой, что трижды поднимал от пола бедного Олсуфьева. Наконец, сломав этот зуб, Петр отпустил его, как наказанного достаточно.

Желая дать какой-нибудь знак отличия своим шутам, которых у него было свыше шестидесяти, Петр I учредил для них ленту «золотой шпоры», которую они носили на третьей пуговице. Каждая такая лента стоила им 60 рублей. Как-то прежде Петр приказал написать портреты со всех своих девяноста девяти шутов и повесил их в большой дворцовой зале, оставив место для сотого. Портреты были размещены сообразно прирожденным и приобретенным качествам своих оригиналов. Между ними был особый отдел и таких, которые

принуждены были одеться шутами за провинности по службе.

Царь любил забавляться с шутами; в веселые минуты он давал им разные титулы и звания. Так, в Москве один из них ^{177} был провозглашен царем самоедов. Церемонию коронования отпраздновали с большим великолепием. Двадцать четыре самоеда, с целым стадом оленей, явились на поклонение к своему новому царю. Другому шуту [73] Петр подарил остров Даго и велел изготовить грамоту на владение им. Когда, по смерти Петра, пожалованный стал требовать острова, то ему отказали, на том основании, что грамота была неудовлетворительная, так как Петр вместо государственной печати приложил к ней рубль.

73

Эту историю, как и предыдущую, рассказывают про Дакосту. Разные ее версии в качестве подарка называют острова Даго, Соммерс и Гогланд.

Петр I с неудовольствием взирал на некоторых из приближенных своих, живших гораздо выше средств. Позвав одного такого к себе в кабинет, Петр дружески спросил его, сколько он ежегодно проживает. Князь, которому об этом пришлось подумать впервые, извинялся незнанием и просил позволения послать за своим управляющим, который один знал его дела. «Итак, ты не знаешь, — сказал царь, — сколько тебе требуется на прожиток. Посмотрим, однако, не сможем ли рассчитать сами; несколько сот рублей больше или меньше разницы не составят». Уселись считать. Петр начал подробно отмечать, что стоят князю лошади, люди, одежда и т. д. Сложив все это, князь испугался и не знал, что сказать, «Теперь, — продолжал царь, — посчитаем доходы». Сумма последних не достигала и половины суммы расходов. Тогда Петр, гневно взглянув на князя и не дав ему вымолвить слова, схватил его за волосы и, по обыкновению, так избил палкой, что несчастный потом несколько дней не мог пошевелиться ни одним членом. «Пошел теперь, — крикнул царь, — и считай таким же манером твоего управляющего. Этим уроком научитесь оба, что издержки никогда не должны превышать получения и что всякий живущий на чужой счет есть плут, одинаково подлежащий наказанию, как и вор, крадущий мои деньги, или как злостный банкрот, которого по нашим законам ссылают в каторгу». История гласит, что рассказанный случай произвел большой переполох в домах многих вельмож, которые побаивались царской арифметики.

Деятельный гений Петра обнимал все, от высших политических соображений до простых мелочей. Если он видел что-нибудь в первый раз, то с чрезвычайным любопытством старался изучить виденное основательно, и если то было делом рук, то непременно хотел сделать то же сам. Во время своего путешествия, увидав в одном публичном месте фокусника, Петр долго смотрел на его штуки. Особенно поразила его ловкость, с которою фокусник вырывал зубы то ложкою, то при помощи шпаги. Удивление Петра перешло в страстное желание проделывать то же самому. Он стал учиться у шарлатана и спустя несколько минут был настолько же искусен, как его учитель. И горе было тем, которые потом жаловались на зубную боль!

Узнав о дурном поступке одного дворянина, Петр очень разгневался и немедленно потребовал его к себе, вероятно, для обычной расправы. Один из друзей провинившегося поспешил предуведомить его о грозившей беде и советовал постараться как-нибудь избежать первого гневного порыва, который был особенно страшен. Виновный, зная, что Петр, при всей своей вспыльчивости, в душе добр и справедлив, счел за лучшее немедленно явиться к царю. Дорогою он придумал средство, как отвратить бурю. Он вошел к Петру без всякого смущения, приложив к щеке платок. Петр ринулся на него с поднятою палкой, но, заметив платок, спросил: «Что с тобой?» — «Государь, — отвечал дворянин, — со вчерашнего дня невыносимо мучаюсь зубами». При этом рука, вооруженная палкой, опустилась, и выражение гнева исчезло с лица государева. «Гнилой зуб у тебя?» — спросил царь. — «Не совсем гнилой, но очень испорченный; болит часто и мучительно». — «Принести мои инструменты, — приказал царь. — Садись. Я вырву у тебя боль вместе с зубом». Зуб был извлечен, правда, несколько грубо, но довольно благополучно. Выслушав затем покорную благодарность пациента за оказанную ему милость, Петр стал его бранить за вину. Тот счел лучшим не оправдываться, бросился царю в ноги и стал просить прощения. Петр пожурил его и с этим отпустил.

Когда императрица, супруга Петра I, разрешилась от бремени Петром Петровичем^{178}, царь побежал в Адмиралтейство, чтобы возвестить об этом городу колокольным звоном. Так как это случилось в полночь, то Петр нашел Адмиралтейство запертым, и часовой окликнул его: «Кто идет?» — «Государь». —

«Нашел, что сказать! Разве его узнаешь теперь? Пошел прочь! Отдан строгий приказ не впускать никого». Петр забыл, что действительно отдал такой приказ. Слушая грубый ответ солдата, он внутренне радовался точному исполнению своих повелений. «Братец, — сказал он, — я действительно отдал такой приказ, но я же могу и отменить его; или как по-твоему?» — «Тебе, вижу я, хочется меня заговорить, да не удастся: проваливай-ка, не то я тебя спроважу по-своему». Царя это забавляло. — «А от кого ты слышал такое приказание?» — «От моего унтер-офицера». — «Позови!» Явился унтер-офицер. Петр требует, чтобы его впустили, объявляя, кто он. «Нельзя, — отвечает унтер-офицер, — пропустить никого не смею, и будь ты действительно государь, все равно не войдешь». — «Кто отдал тебе такой приказ?» — «Мой командир». — «Позови и скажи, что государь желает с ним говорить». Является офицер. Петр обращается к нему с тем же. Офицер приказал принести факел и, убедившись, что перед ним действительно был царь, отпер двери. Не входя в объяснение, Петр прежде всего стал молиться и потом звонил с четверть часа, собственноручно дергая веревку от колокола. После этого, войдя в казарму, он произвел унтер-офицер в офицеры, офицера в командиры, а последнего повысил чином. «Продолжайте, братцы, — сказал он, уходя, — так же строго исполнять мои приказания и знайте, что за это вас ожидает награда».

Насколько Петр I ценил храбрость в бою, настолько же ненавидел поединки. Он не оправдывал их ничем, как бы тяжко ни было оскорбление. «Неужели ты настолько глуп, — сказал он одному из своих генералов, — что железный клинок может, по мнению твоему, восстановить твою оскорбленную честь?» Если кто-либо из офицеров являлся к Петру просить разрешения на поединок, то уходил жестоко побитый; не оставался безнаказанным и оскорбитель, которого, смотря по степени вины, иногда с позором выгоняли из службы. В Москве Петру донесли на полковника Бодона, прапорщика Крассау, капитана Сакса и слугу последнего, что они нескольких человек убили на дуэли. Расследовав дело в продолжение нескольких часов, Петр приказал отрубить голову полковнику и повесить прапорщика. Что касается Сакса, то благодаря покровительству Меншикова он избежал казни, но был осужден на пожизненное тюремное заключение. Слуга Сакса получил тридцать ударов кнутом, от которых вскоре и умер [74] . После такой суровой расправы поединки стали очень редки в России.

74

Нидерландский художник, путешественник и писатель Корнелис де Брюйн (Корнилий де Бруин; ок. 1652 — ок. 1727), бывший в 1703 году в Москве, пишет, что Петр «велел казнить, после полудня, в своем присутствии огрублением головы» полковника Бодона, совершившего убийство лекаря и тяжело ранившего другого человека. Еще один участник кровавой драки, февдрик Красо, был повешен. На следующий день, по сведениям де Брюйна, казнили также капитана Сакса и слугу полковника Бодона; так что заступничество Меншикова, если оно и имело место, возможно, не сыграло никакой роли.

Петр I распределял свои занятия на все часы дня и строго следовал этому распределению. Вставал он очень рано, иногда в три часа, и в течение нескольких часов занимался чтением; потом час или два точил, затем одевался и занимался государственными делами, причем вносил в свою записную книжку разные заметки и записывал нужные распоряжения. За этой работой следовала прогулка, состоявшая в посещении флота, литейно-пушечного завода, фабрик или строящейся крепости, всегда с записной книжкой в руках. В 11 часов, или несколько раньше, Петр садился за стол, с некоторыми лицами из своей свиты или с кем-нибудь из придворных. Получаса было достаточно для обеда и такого же времени для послеобеденного отдыха. Затем следовало посещение всех тех, которые утром были намечены в записной книжке. Петра видели по нескольку минут то у генерала, то у плотника, у чиновника или каменщика. Петр посещал школы, особенно же любил морское училище, где иногда присутствовал на уроках. Вечером Петр развлекался дружеской беседой или посещал ассамблеи, где много пил вина, играл в шахматы или затевал другие любимые игры, преимущественно детские, как, например, жмурки. Охота, музыка и тому подобные развлечения не имели для него никакой прелести. Шахматы он любил как потому, что игра вошла при нем в обыкновение, так и потому, что он был очень искусен в ней. Если в обществе, где он находился в чрезмерно веселом настроении от выпитого вина, кто-нибудь провинялся или раздражал его даже пустяками, то бывал бит жестоко. Меншиков и другие фавориты часто испытывали на себе тяжесть его руки. Спать ложился Петр в 9 часов, и с тех пор прекращалось всякое движение по улице, на которую выходила его спальня. Малейший шум пробуждал его, и этого особенно боялись.

Семейство Волковых получило известность в России. При Петре I один Волков был посланником в Константинополе, Париже и Венеции. Когда он возвратился в Петербург, Петр поручил ему перевести на русский язык книгу о садоводстве. Волков был человек способный; потому-то, может быть, эта работа так и надоела ему. Часто он затруднялся переводом технических мест, для которых в русском языке не находилось соответствующих слов. Утомленный таким неблагодарным трудом, он впал в меланхолию и зарезался.