Принцип Дирихле на клетчатых досках
Шрифт:
Наконец все уселись за стол; царь занял место возле королевы. Как известно, в детстве его пытались отравить, отчего вся его нервная система отличалась крайней раздражительностью и легкой возбудимостью; он был к тому же подвержен частым припадкам конвульсий, которые не мог преодолеть. За столом с ним приключился один из таких припадков, а так как именно в тот момент он держал в руках нож, то так усиленно начал размахивать им перед королевой, что последняя перепугалась и хотела вскочить с места. Царь начал ее успокаивать, уверяя, что не причинит ей вреда; при этом он взял ее за руку и так крепко пожал, что королева взмолилась о пощаде. На это Петр, громко смеясь, заметил, что ее кости нежнее, чем у его Катерины.
После ужина должен был состояться бал, но царь, как только встали из-за стола, тайком улизнул и прошел пешком до самого Monbijou [79] .
79
Монбижу — дворец в Берлине, ныне не существующий.
Наконец, через два дня, весь этот варварский двор покинул Берлин. Королева поспешила в Monbijou, где все выглядело словно после разрушения Иерусалима. Никогда ничего подобного не было видано! Все до того было испорчено, что королеве пришлось заново перестроить весь дворец.
В Кракове я находил себе единственную отраду в том, что бывал у епископа Залусского, ученого прелата, имевшего всесторонние познания и всевозможными способами старавшегося приносить пользу своему народу. Я часто обедывал с ним вместе, и всякий раз он обогащал ум мой замечательными и любопытными рассказами.
Помню, он часто говорил мне о Петре Великом, которого он лично знал. Вот один из его рассказов. Император был проездом в Кракове и навестил одного священника, которого он удостаивал своей дружбы. Он очень огорчился, увидав священника больного в постели. У священника была рана на ноге. Осмотрев ногу, Петр в одну минуту бросился на колени и начал высасывать рану, говоря больному: «Ты не выздоровеешь, если не прикажешь кому-нибудь из слуг твоих, чтобы он тебе это делал».
Можно судить, как удивлен и смущен был священник подобным человеколюбивым поступком. Впоследствии он сам рассказывал о том епископу Залусскому, в то время еще очень молодому человеку.
Царица Наталия Кирилловна, мать героя нашего, в вешнее время посещала монастыри, и при переезде чрез один ручеек, от наводнения сделавшийся нарочитою рекою, имея пятилетнего своего сына на руках спящего, и сама несколько воздремавшая, шумом сильно стремившегося ручья и криком людей пробудившись и увидя воду в карете, и оную несколько наклонившуюся и опрокинуться готовою (по крайней мере страх представил ей сие), сильно закричала. Царевич, от сего крика пробудившийся, увидя бледность испуганной матери, воду в карете и шумное стремление воды, столько поражен был страхом, что тогда же получил лихорадку.
Столь сильное впечатление в сердце младого государя произвело такое отвращение от воды, что он не мог взирать на реку, на озеро и даже на пруд равнодушно; и хотя он всячески старался скрывать сей страх свой, однако ж приметен оной был потому, что никогда не видали его ни плавающего по водам, ни переезжающего вброд чрез реку, как бы она ни мала была, и ни же чтоб когда-либо искупался он в реке или в пруду, что продолжалось до четырнадцатилетнего его возраста.
В это время освободился он от страха сего следующим образом:
Князь Борис Алексеевич
Царь, брат его, узнавши о сем, чрез несколько времени пригласил его с собою в село Измайлово, в котором было несколько прудов. Он дал тайно приказ молодым своим царедворцам, что когда будет он с царем, братом своим прогуливаться у прудов, чтоб они, разрезвяся, толкали друг друга в воду. Все сие было исполнено; и хотя младой государь крайнее на сие оказал негодование, но сии однако же молодые люди, по данному же приказу раздевшись, начали в воде купаться и резвиться. Резвость сия мало-помалу рассмешивала младого государя, и он наконец согласился на предложение брата своего и сам с ним последовать их примеру; и с того времени совершенно миновалось отвращение его от воды [80] .
80
Из рукописи Крёкшина. Он неоднократно уверял автора в справедливости рассказа. — Примечание Я. Штелина.
Петр I на двадцать пятом году от рождения весьма опасно болен был горячкою. Когда уже не было ни малой надежды, чтоб он выздоровел, и при дворе владычествовала всеобщая печаль, а в церквах день и ночь отправляемо было молебствие, доложили ему, что судья уголовных дел, по древнему обычаю, пришел спросить, не прикажет ли он освободить девятерых приговоренных к смерти разбойников и смертоубийц, дабы они молили Бога о царском выздоровлении. Государь, услышавши о том, тотчас приказал послать к себе судью и повелел ему прочитать имена осужденных на смерть и в чем состояли их преступления. Потом его величество сказал судье прерывающимся голосом: «Неужели ты думаешь, что я прощением таких злодеев и несоблюдением правосудия сделаю доброе дело и преклоню Небо продлить жизнь мою? Или что Бог услышит молитву таких нечестивых воров и убийц? Поди и тотчас прикажи, чтобы приговор над всеми девятью злодеями был исполнен. Я еще надеюсь, что Бог за этот правосудный поступок умилосердится надо мною, продлит мою жизнь и дарует мне здоровье».
На другой день приговор был исполнен. Царю после того день ото дня становилось лучше, и в короткое время он совсем поправился [81] .
Во время возмущения стрельцов одна рота сих злобных тварей и с ними два офицера Сикель [82] и Соковнин вознамерились умертвить Петра Великого. А чтоб удобнее государя в свои сети уловить, положили они зажечь посреди Москвы два соседственные дома. Поскольку царь при всяком пожаре всегда являлся прежде тех, которые его тушить долженствовали, то сговорившиеся хотели тотчас явиться на пожар, притвориться старающимися тушить, понемногу в сей тесноте окружить царя и неприметно его заколоть.
81
Известно сие от Петра Миллера, московского заводчика, которой в тот самый день был при царском дворе. — Примечание Я. Штелина.
82
Цыклер.