Принцип домино
Шрифт:
До замужества ее звали Телма Честер. Все мужчины в ее семье последние сто пятьдесят лет копали уголь. Когда шахты в ее родном городе истощились, то же самое постепенно произошло и с семьей. Люди разъехались, вымерли, кто попал в тюрьму, а кто начал жить на пособие по безработице.
Она была маленькой и худой, с карими глазами и красновато-каштановыми, как у лисенка, который живет в
стае, как гадкий утенок, и не растет потому, что у него не хватает сил драться за свою долю еды. И все же в глубине ее души оставалось нечто упрямое и твердое. И нечто теплое и любящее, что
Я написал ей письмо. Очень долго я не мог вразумительно и точно написать, связно изложить свои мысли. Даже когда я его закончил, письмо звучало напыщенно и жестоко, но я ничего не мог поделать.
Я написал, что много передумал, пытаясь найти ответ на многие вопросы, но так или иначе мне предстоит сидеть в тюрьме до тех пор, пока не стукнет почти пятьдесят, а может быть, гораздо больше. Поэтому ей нет никакого смысла ждать, пока меня выпустят на свободу, зарабатывая на жизнь уборкой постелей в чужом доме или работая продавщицей в грошовом магазине.
«Поэтому больше не жди от меня писем. Мне хочется писать тебе, но я этого делать не буду. И прошу — не пиши мне. Знаю, что тебя это очень обидит, и мне самому тошно от этой мысли, но не могу придумать, как бы поменьше обидеть тебя. А когда ты привыкнешь к этой мысли, дела пойдут лучше, и ты сможешь хоть как-то наладить свою жизнь».
Вот такое письмо. Потом я перестал писать ей и сам не читал ее письма, кроме последнего. Три года я носил его в кармане рубашки, пока от пота чернила не побледнели, а бумага не протерлась насквозь. Но задолго до этого я уже знал письмо наизусть, по крайней мере, самое важное в нем, самый конец.
«Твое письмо меня не удивило, я уже давно жду его. Твой ход мыслей мне знаком. Я люблю тебя за то, что ты так написал. Я знаю, ты думаешь о том, что для меня лучше. Но выбрось это из головы, не терзайся. Ты знаешь, что я буду писать, даже если ты не ответишь мне. Это единственное связующее звено между нами, и я не могу отказаться от него. Я не могу вынудить тебя делать то, чего ты не хочешь, с чем ты не согласен. Но помни — для меня ничего не изменилось. И тебя не будут держать в тюрьме вечно».
После этого трудно было отправлять ее письма назад, но я стоял на своем. Когда ее освободили из тюрьмы под честное слово, в день посещений она приехала в тюрьму Хобарт, и я отказался увидеться с ней. Полгода она приезжала в тюрьму каждый день посещений, но мы так и не увиделись. Потом она перестала приезжать, а я бросил думать о ней. Я вынуждал себя, как вынуждал себя вообще не думать о жизни на свободе.
Но внезапно у меня зародилась безумная, нелепая мысль о том, что я смогу выйти на свободу. Я умирал от желания узнать, где Телма, найти ее. Она опять обрела плоть. Впервые за пять лет я чувствовал ее рядом со мной, маленькую и теплую, худенькую и гладкую, как ребенка, слушал, как она шепчет
Я не мог заснуть полночи, а днем с нетерпением ждал Тэгга, но он не приходил. Я ждал, мучился, обливался потом, а потом вообще перестал думать о нем. Я понял, что дело не выгорело. С самого начала вся история была бессмысленной. Ну у кого есть власть обойти «Бурильщика» и всю паршивую тюремную систему, освободить меня, вырвать за эти стены, на воздух? А если у кого-то такая власть и была, почему выбрали именно меня? Кому я нужен, по какой причине? Что я могу сделать для этих людей, что стоило бы таких трудов? На все эти вопросы у меня был только один ответ — ничего. Я перестал задавать себе эти вопросы, я просто продолжал надеяться, отчаивался, потом надежда возвращалась.
14
Прошло три недели после того, как я видел Тэгга в последний раз, и неделя после того, как я сделал, установил, покрыл морилкой и покрасил полки в зале для совещаний. За мной опять пришел Баукамп, но без Тэгга.
Минут пятнадцать я просидел в зале один. Внезапно дверь открылась, и вошел молодой парень. Ему было лет двадцать восемь, но из-за мягких черт лица он казался моложе: худой, гибкий, среднего роста, с зачесанными назад волосами, в хорошо сшитом костюме и рубашке с воротником на пуговках. Он походил на человека с рекламы таких рубашек. Уверенный, спокойный, имеющий деньги в банке.
Он не поздоровался со мной и не назвался. Человек сел напротив меня и сказал:
— Нам не потребуется много времени, я только хочу спросить у вас пару вещей.
— Идите к черту, мистер. — Я поднялся и пошел к двери. Я нажал ручку, но дверь была заперта. Я ударил ее кулаком.
— Подождите, подождите, что произошло? — он вскочил.
— Со мной ничего не произошло, а что с вами?
— Наверное, лучше пригласить «Бурильщика».
— Валяйте. Пусть он послушает, что я хочу вам сказать.
Он в изумлении смотрел на меня.
— Послушайте… Извините, что я действовал слишком поспешно. Меня зовут Росс Пайн. Я работаю с Марвином Тэггом. Всю эту неделю он будет в Мексике, а поскольку времени у нас остается мало, он попросил меня поговорить с вами.
Он вернулся и сел в кресло. Я остановился по другую сторону стола.
— Вот это лучше.
— Как я уже сказал, — продолжал он, — нам хотелось бы узнать несколько вещей. — Он не стал открывать папку, которую раньше рассматривал Тэгг. Все данные были у него в голове. — Во-первых, есть вопросы про Вьетнам. Мы знаем, что вы были ранены. Это произошло в бою?
— В ночном дозоре. Мы наткнулись на группу солдат вьетконга, сидевших на корточках вокруг костра, и началась небольшая перестрелка.
— Люди, которым не приходилось бывать на войне, всегда пытаются понять, что это такое — убить другого человека.
— Вы спрашиваете меня, что это такое?
— Да, если вам известно.
— Мне-то известно. Это как убить муху.
— Преступление, за которое вас осудили… Тэгг говорит, что вы невиновны, в действительности этот человек покончил жизнь самоубийством.