Принцип "Земля"

Казаков Максим Георгиевич

Глеб всегда пытался, но так и не смог этого понять. Он просто включил музыку: Лист "Грезы любви". Добавил громкости и оставил отца в покое. Но старался не упускать его из вида.

Именно живая запись концертного рояля. Всего несколько мелодий: звучащая, "Вокализ" Рахманинова и "Сон одного человека" Хрисомаллиса могли перехватить внимание отца своими эмоциональными выплесками между фантастическими по широте фрагментами поистине умиротворяющего настроения.

Глеб прочувствовал эту музыку через отношение к отцу. Когда отец

безрезультатно сдавливал синеющими ладонями уши, он чувствовал, как у него синеет сердце. И только в те моменты, когда в музыке появлялось Солнце, отца постепенно отпускало, волна за волною. А мать вообще не могла на это смотреть и очень боялась, когда это случалось с мужем только в ее присутствии.

Больше отцу ничто не помогало. Даже врачи. Большинство сходились на одной версии:

–  Слуховые галлюцинации, - повторяли они, - их нельзя заглушить берушами, они возникают внутри, а не снаружи. Даже если он оглохнет, он все равно продолжит их слышать.

Отец надрывно прохрипел, глотая окончания:

– ...нави...тскре...

Глеб не полностью разобрал его слова. Впрочем, он их уже давно выучил. За четыре с небольшим минуты легендарной музыки отец успел повторить их несколько раз с убывающей долей агрессии. Ярик и сам прекрасно знал, как помогает ему эта музыка. Поэтому он вслушивался в нее, отдаваясь полностью.

Вернулась Нонна, чтобы помочь мужу удержать состояние покоя. Ярик сидел на стуле, оперев голову на руки, а руги локтями на колени. Услышав ее шаги, он поднял взгляд. Они безмолвно посмотрели друг другу в глаза, и Нонна с любовью обняла его за голову. Она хотела что-то сказать, но как всегда не могла найти полезных в этой тисуации слов.

Глеб тревожно смотрел на них. Мать и отец поймали его взгляд. И в этот момент они каждый немного на свой манер подумали об одном и том же: "Как хорошо, что есть такие вещи на свете, которые очень сложно выразить словами, но которые можно молчать. И даже так они согревают изнутри. И может быть так они даже понятнее и дороже".

***

От былого чванства и статусности заведения, с присущей чистотой и аккуратностью во всем, теперь осталось только сожаление. А прежде даже сопли у пациентов должны были быть самой высокой категории.

Однако, получить здесь работу по-прежнему стремились многие врачи с большой буквы, а уж докторишки просто грезили. Одновременно сюда стремились и пациенты, так как все-таки сохранился имидж высокого профессионализма. Или просто в других больницах он слишком упал, что не мог уже конкурировать с инстинктом самосохранения.

Центр "Крони" теперь напоминал скорее госпиталь, чем известный международный медико-исследовательский институт. Кругом полно людей. Ходят, снуют, жуют, сидят, лежат, копошатся, чешутся. Даже в холле.

–  Нам необходимо встретиться с доктором Браннекеном и доктором Уайдшером. Они у себя?
– спросила Пелагея у регистратора, по старинке занимавшего место за стойкой

у входа, когда они с Нейлом, Колет и Питом вошли в здание центра.

–  Вам назначено?
– последовал довольно учтивый ответ-вопрос.

–  Нам не требуется предварительное назначение, - сухо и уверенно заявила Пелагея.

–  Тогда, боюсь, они могут быть заняты или даже быть на операции.

–  Оповестите их по внутренней связи, чтобы они немедленно были у себя, - произнесла Пелагея, как бы уже заканчивая разговор и поворачиваясь уйти.

Это не был приказ. Но белый халат Пелагеи с узнаваемыми отливающими лацканами и нашивкой академии, а так же трое ее коллег, стоящих молча в центре холла с серьезными лицами, убедили или даже несколько напугали регистраторшу. И она не стала далее пререкаться.

–  Доктор Браннекен, пятый этаж, кабинет 560, доктор Уайдшер, седьмой этаж, кабинет 738.

Пелагея, ничего на это не ответив регистраторше, вернулась к своим, и они вместе направились к лестнице. Видя, что посетители направились не в ту сторону, регистраторша учтиво решилась им помочь.

–  Лифт у нас с правой стороны, сюда, пожалуйста.

–  Спасибо. Мы по лестнице. Вы уже сообщили докторам?
– строго спросила Пелагея.

Ответа они не стали дожидаться.

*

–  Центр постоянно переполнен. Койки в коридорах и даже на лестничных клетках, - заметила Колет, проходя как раз мимо одной из них.

–  Население стало в несколько раз меньше, а в госпитале не протолкнуться, - отметил Нейл.

–  Власти все время ищут террористическую угрозу, хотя сами установили настоящий террористический режим по всему миру. Люди же боятся побежать, чтобы просто догнать автобус. Возможно отсюда и такое наполнение центра, - попыталась найти объяснения Пелагея.

–  Тем более что сотни других больниц попросту закрылись, - добавила Колет.

–  Ну, вам на седьмой этаж, а мы с Нейлом пришли, - сказала Пелагея, когда они дошли до пятого этажа.
– Удачи!
– коротко добавила она, прикрыв сосредоточенно глаза.

*

Пелагея, даже не успев начать говорить, с первого взгляда держалась напористо.

–  Мы из академии, подразделение биологической безопасности. В ваш центр на днях поступил пациент по имени Томаш Майшис. Нам сообщили, что его вели Вы.

–  Нет. Не я, - возразил Браннекен.
– Его ведет доктор Уайдшер. Я только принимал.

–  То есть вы его осматривали, - выкрутилась на ходу Пелагея.

–  Да. Это верно.

Браннекен не мог понять причину такого визита. Он был немало озадачен, напуган, и даже успел предположить, что это пришли они, что это все, конец. Но но все же старался держаться.

–  Вы контактировали с ним?

–  Конечно, - прищурился Браннекен.

"Вы контактировали с ним?" - в то же время в кабинете двумя этажами выше Колет так же напористо задавала тот же вопрос доктору Уайдшеру.