Принцип "Земля"
Шрифт:
– Ну, вот, - сорвалось с губ. И через паузу: - Таких людей единицы.
Виолетта почему-то мгновенно припомнила себе все, что мог бы припомнить ей Ярик, но так и не сделал этого. Её память вдруг озвучила ей слова Ярика: "Меня можно обидеть, но, наверное, нужно хотеть это сделать". И она подумала: "Он действительно не обращал внимания на житейские мелочи и перепады настроения. Хотя нет. Он обращал. И отличал их. Но не придавал им значения. А напротив, всегда старался сгладить, поддержать, помочь словом, делом. Беспокоился...".
Пелагея подошла
– Ты расстроилась?
– спросила она.
– Мы так и не успели сходить к тебе в Чашу, чтобы еще раз увидеть друг друга, - ответила мать.
– Ты передавала ли им привет, дочь?
– Конечно, мам, - тихонько сказала Пелагея.
– Да я знаю, что передавала, - ответила чуть погодя Виолетта.
– Так. Спросила. Чтоб себя, наверное, успокоить.
– Все будет хорошо, мам. Так должно было быть, - попыталась утешить ее дочь.
Обе немного помолчали.
– Конечно, - прервала тишину Виолетта.
– Но чем ближе это самое "должно", тем страшнее становится.
– Ты боишься?
– удивилась Пелагея.
– Ты же всегда говорила, что это глупо бояться того, что неминуемо случится.
– Говорила, - выдохнула Виолетта.
– С того момента, как пропал друг дяди Ярика Авдей, я действительно стала так думать и говорить.
– А до этого ты боялась?
– А до этого, милая, я боялась как и все. Боялась того времени, когда уже ничто не будет пугать. А оказалось, что по-настоящему страшно на самом деле то, о чем даже невозможно подумать. Вот и твоя сестра... Сколько мы уже о ней ничего не слышали?
– Но и этого ведь тоже нет смысла бояться, - возразила, рассуждая, Пелагея.
– Так можно бояться всего всю жизнь. А оно или случится, или нет. Но мы ведь этого не знаем.
– Ты права, дочь, - согласилась Виолетта.
– Конечно, права.
– Мам, а сейчас ты тогда чего боишься?
– прежде чем задать вопрос Пела, выдержала небольшую паузу.
– Я же не смерти боюсь.
– А чего тогда?
– осторожно поинтересовалась Пела, боясь глубже расстроить мать.
– За вас. За тебя и Эви, - откуда-то из прострации отвечала Виолетта.
– Даже не зная, жива она или нет, я по-прежнему за нее боюсь. А со страхом ничего нельзя поделать. Можно привыкнуть к старости, к холоду, к боли. Можно делать вид, что не замечаешь их. Можно даже действительно не замечать их. Но нельзя привыкнуть к страху. Времена-то вон какие непонятные настали.
Они поговорили еще некоторое время, потом снова немного помолчали, пока Виолетта не предложила помянуть ушедшего теперь навсегда друга.
***
Возня в штабе все еще не рассасывалась, несмотря на довольно позднее время. Глеб тоже задерживался. Он вызвал соединение с третьим штабом.
– Чаша на связи. Как нас слышите?
– ответили шаблонно на вызов.
– Слышим отлично. Привет Орест.
– Привет Глеб. Есть новости?
– Да, не то чтобы новости... так, просто, революция маленькая. Лаша там есть поблизости?
–
– встрепенулся Орест.
– Расслабься! Все нормально! Минут через десять собери народ, пожалуйста, у моста. Ладно?
– О.К., - медленно сказал Орест, так и не поняв наверняка хорошие или плохие новости их ждут. Но, судя по настроению Глеба, нервничать скорее всего повода нет.
Он позвал Пелагею и остальных.
– Что у вас там?
– прибежала озадаченная Пелагея.
"Орест, похоже, не смог просто позвать людей и уже нарассказывал разных глупостей", - подумал Глеб, увидев обеспокоенную Пелагею.
Орест и правда позволил себе некие интерпретации слов Глеба. Но квадратичные интерпретации вещь всегда непредсказуемая.
– Пока еще ничего, минут через десять только, - ответил Глеб.
– У вас как?
– Разгребаем документацию в лаборатории.
– В лаборатории? В какой?
– не понял Глеб.
– Ага! В какой, ему! Только после вашей революции!
– Хм. Вот вы, значит, какие теперь стали?
– улыбнулся Глеб.
– Ну, ладно!
– Мать передавала тебе и семье соболезнования.
– Спасибо, Лаш.
– Когда похоронили?
– перешла на спокойную интонацию Пелагея, вспомнив, что мать очень просила передать Глебу и Нонне, что она переживает утрату вместе с ними.
– На прошлой неделе. Позавчера вот девять дней было. На кладбище были. Холодно, ветер, снег срывался. Но мама тоже была, - ответил Глеб.
– Тетя Нонна всегда была сильной. Моя мама жалеет, что отца твоего уже не успела больше увидеть, - добавила Пелагея.
– Да. С тех пор как вы уехали, мы больше ни разу не встречались, - не спеша, проговорил Глеб.
– Живьем не встречались! А так-то на видеомостах виделись, пиры пировали, - попыталась подбодрить его Пелагея.
– Это тоже когда было? Свободной связи сколько уже нет! Да! Уже лет тридцать я вижу тебя только на картинках. Да, я помню. Вы тогда с праздника зашли к нам в гости, мы не ходили в тот год, мама болела, и Эвелина все рассказывала про какого-то мальчика, которому она подарила цветы. А потом вы уехали.
– Давно было, - задумалась Пелагея и снова вспомнила сестру.
– От нее по-прежнему нет известий. Ты-то как, без отца? Да тетя Нонна? Держитесь? Он у вас хорошо держался. Жаль только все в стороне от Примулы?
– Да. В нашем движении его знания не помешали бы, - согласился Глеб.
– Упрямый был. Или слишком в свое время запуганный. Никак не мог понять, что времена изменились. Уже все давно знают то, что он когда-то хотел до них донести.
– Да. Раньше ему не верили, а теперь уже достаточно тех, кто хотел его услышать. Так и не удалось его убедить. Если бы он не сказал, что электромагнитное поле они ощущают аки детекторы, - вспомнила вдруг Пелагея, - мы бы так и до сих пор пытались бы восстанавливать радиовышки с перспективами связи не больше, чем на неделю, и не смогли бы наладить связь между штабами.