Приношение Гермесу
Шрифт:
Один из хозяев дома, где собиралась упомянутая компания, Бертран де Лессепс, как и его отец, Фердинанд, весьма серьёзно интересовался алхимией. У него была хорошо оборудованная алхимическая лаборатория на улице Вернье, которую он предоставил в пользование Жюльену Шампаню. Эта лаборатория, согласно некоторым свидетельствам, стала местом гибели Маргариты Барб вследствие неудачного эксперимента четыре года спустя, в 1910 году. Однако Эжен Канселье, другой член Братства Гелиополиса и верный оруженосец мастера, в книге Deux Logis Alchimiques приводит фотографию таинственной «девушки в деревенском платье», на которой и запечатлена Soror Semper Ascenders, и замечает, что фотография была сделана в 1913 году. Существуют также упоминания мадам Барб в добром здравии, относящиеся ко времени выхода Путешествий в Калейдоскопе; тем не менее,
Кем была Маргарита Луиза для Жюльена Шампаня – другом, коллегой или чем-то большим – сейчас трудно определить. С уверенностью можно сказать только одно: она стала моделью для его самой известной картины Сосуд Великого Делания. Обнажённая девушка, символизирующая нашу материю – это Луиза Барб, Margarita pretiosa французского мастера.
Уговорить мужа отпускать Луизу на сеансы обнажённой натуры для виртуоза мистификаций и подделок Жюльена Шампаня не составляло большого труда. Однажды на вечере у де Лессепсов Воронов был представлен кумиру своей супруги. Сергей Абрамович, химик и врач по образованию, испытывал неподдельный интерес к тайным наукам и к алхимии в частности (здесь, быть может, определённую роль сыграло его почти пятнадцатилетнее пребывание в Египте); неудивительно, что разговор между новыми знакомыми зашёл о хризопее, и художник довольно быстро сумел убедить учёного, что тот имеет дело с адептом, завершившим магистерий и достигшим успеха в получении Medicina Universalis. Шампань представился как человек намного старше своего видимого возраста и в доказательство предъявил директору лабораторий, помешанному на продлении человеческой жизни, старинную визитную карточку со своим именем. На самом деле это была мастерская подделка карточки его отца, Юбера Шампаня… Кто знает, может статься, эта несколько циничная мистификация – или реакция Воронова на неё – понравилась Жюльену настолько, что он решил построить на ней свою дальнейшую биографию; кроме того, возможно, так родился девиз на гербе Фулканелли – Uber Campa Agna (анаграмма имени «Юбер Шампань»).
Местом встречи Братьев Гелиополиса являлся всё тот же дом № 11 на авеню Монтень, принадлежавший семье де Лессепс; грани между их встречами и «салоном де Лессепс» не существовало, это было одно литературно-алхимико-артистическое сообщество. И кто бы мог подумать, что автором первого – и самого загадочного – герметического произведения из всех присутствующих станет Ирен Гилель-Эрланже! Её трактат Путешествия в Калейдоскопе, имеющий форму футуристического романа, был написан за шесть лет до публикации Тайн Соборов Фулканелли. У всякого, кто знаком с нашим искусством, после прочтения книги не остаётся сомнений: она написана инициатом. И, тем не менее, не существует никаких свидетельств участия Ирен в Братстве Гелиополиса или в экспериментах, проводившихся в лаборатории де Лессепса. Похоже, оперативный опыт этого автора почерпнут либо из внутренней лаборатории, либо из откровений подруги… Или, быть может, из семейного архива.
Сюжет Путешествий в Калейдоскопе построен на взаимоотношениях четырёх главных героев – инженера Жоэля Жоза (j’ose – «я дерзаю»), графини Веры (танцовщицы, славящейся изменчивостью своей натуры, чей дом в романе находится на авеню Монтень), её сестры и соперницы Грас, а также юноши по имени Жилли, верного слуги Жоэля Жоза. Жоэль, изобретатель Калейдоскопа, который проецирует на экран душевные флюиды зрителей – очевидным образом artifex, оператор. Герметический смысл остальных персонажей ясно представлен ван Донгеном на обложке книги: имя Грас (gr^ace – благодать, сфира хесед) сопровождается символом огня, это наш скрытый Сульфур (недаром обладательница сего имени всегда носит вуаль подобно шекине иудейской традиции); ветреная и жестокая Вера представлена символом воды – это наш Меркурий, легкокрылый танцор, таящий опасность для тех, кто пытается им обладать; имя Жилли (j’y lis – «я читаю», что представляет наблюдателя, «одного из нас»; герметически «верный слуга» – синоним соли Земли) вписано в круг таким образом, что образованный им иероглиф Nitrum сразу же бросается в глаза (впрочем, как и отведённая этому персонажу роль servus fidelis). Обложка содержит ещё одну
Вскоре после выхода книги весь тираж был скуплен неизвестными и уничтожен; сохранились лишь экземпляры, которые Ирен лично раздала своим знакомым. Тем не менее, она решила отпечатать книгу повторно и даже устроила по этому случаю приём. В тот же вечер она почувствовала себя плохо и, пролежав несколько дней в лихорадке, причиной которой была, как принято считать, септисемия, возникшая в результате поедания заражённых устриц, 21 марта 1920 года покинула сей мир. Необъяснимым образом больше никто из присутствовавших на обеде не пострадал. После смерти Ирен исчезли все её бумаги, включая личную переписку, биографические заметки и даже черновики киносценариев…
Чувство меры, в той или иной степени присущее всякому автору из плоти и крови, требовало бы завершить на этом удивительную историю парижского доктора и его супруги, но книга реальности пишется иным пером. В тот год, когда состоялась публикация Путешествий в Калейдоскопе, Сергей Воронов женился повторно. Его избранницей стала Эвелин Карстерс Фрэнсис Боствик, дочь основателя Standard Oil Джебиза Боствика, одного из богатейших людей Америки, партнёра Джона Рокфеллера. Через два года после свадьбы Эвелин Боствик-Воронова скончалась при невыясненных обстоятельствах…
Профессор оторвал взгляд от окна и вернулся к письму.
«Вся история нашего искусства состоит из примеров умелой маскировки и выдуманных биографий; тебе не составит труда найти их в книгах, посвящённых внешним аспектам традиции. Однако, если вдруг тебе вздумается прогуляться тропинками этих исторических сказок в надежде обнаружить следы некоторых философских ключей, никогда не забывай, что подлинная тайна, подобно персонажам средневекового danse macabre, выглядит одновременно и комично, и жутковато, как образ одного французского доктора, ставшего героем кафешантанных песен, чьи заметки спустя полвека после его бесславной смерти помогли сделать имя многим учёным-геронтологам; в свою очередь, таинственные истории, сопровождаемые документальными свидетельствами, воспоминаниями очевидцев и всеми необходимыми атрибутами «научных феноменов» и «конспирологических тайн», часто оказываются не более чем мастерски разыгранными шутками, после многолетней выдержки в бочках наивной фантазии и слухов превратившимися в весьма крепкое зелье, что способно вскружить голову, но в конечном итоге не даёт ничего, кроме похмельного синдрома.
Я пишу тебе это, дорогой Филалет, не для того, чтобы отбить у тебя охоту читать биографии адептов или, тем более, подвигнуть на какие-либо мистификации или подлоги, но чтобы ты ясно понял: тот, кто достиг успеха в одном из приложений нашего искусства, может со значительным успехом применить своё мастерство в других областях, включая художественное творчество и общественные отношения; кроме того, нам не пристало судить друг о друге по той зыби на поверхности событий, которую обычно именуют «биографией»: волны бытия, порождаемые нашей подлинной личностью, доступны только взгляду субъекта, взирающего на эту поверхность со значительной высоты».
Зайдя на кафедру в начале следующей недели, мистер Абрахам обнаружил среди адресованных ему бумаг уведомление, в котором администрация факультета сообщала, что студент Айзек отчислен с курса в связи с переводом в другое учебное заведение, а именно в Университет Гвельфа. «Ясно, решил перебраться поближе к цивилизации», – констатировал профессор с иронией, в коей, тем не менее, ощущался привкус горечи. За последний месяц он привык к незримому присутствию молодого собеседника и, несмотря на то, что не получал ответных писем, находил некоторое интеллектуальное удовлетворение в причёсывании и отглаживании мыслей, каковые в его собственном мире уже много лет носили невзрачную робу очевидности.
«Вероятно, теперь у меня есть все основания перестать тратить время на эту корреспонденцию, поскольку к отсутствию писем от второй стороны прибавилось фактическое отсутствие адресата», – сделал вывод мистер Абрахам, однако никакого облегчения не испытал. «Впрочем, ничего не стоит узнать адрес студента в Гвельфе и хотя бы завершить сей импровизированный вводный курс алхимии, чтобы не жалеть о потраченном времени». Поскольку девушка-администратор уже закончила рабочий день, и на кафедре было безлюдно, если не считать нескольких слившихся с компьютером небритых ассистентов, профессору пришлось отложить выяснение адреса до более удобного случая.