Принуждение, капитал и европейские государства. 990- 1992 гг
Шрифт:
Конечно, подход государства к поставкам продовольствия определялся характером самого государства и правящих в нем классов. Когда Пруссия создала регулярную армию, которая была велика относительно количества проживавшего в стране населения, то одновременно она создала запасы и организовала систему снабжения армии, а также способствовала тому, чтобы зерно отправляли в те провинции, где была сосредоточена армия. Эта система, как почти все в прусском государстве, зависела от сотрудничества с землевладельцами и от подчиненного положения крестьянства. Несмотря на постоянные изменения национального законодательства по данному вопросу, Англия обычно отдавала практический контроль над поставками продуктов питания в руки местных магистратур и активно вмешивалась только в доставку зерна в страну и его вывоз из страны; отмена Хлебных законов в 1846 г. знаменовала окончание длительного периода, когда государство ограничивало импорт зерна при низких на него ценах, то есть периода, когда государство защищало землевладельцев, производивших зерно,
Дальнейшая деятельность государства привела к значительному расширению всего национального политического аппарата, занимавшегося регулированием потоков продовольствия, даже тогда, когда общепризнанной целью государственной политики было «освобождение» торговли зерном. Эта политика, к которой все больше и больше обращались в XVIII и XIX вв., заключалась главным образом в том, чтобы поддерживать право крупных торговцев направлять продукты питания туда, где были самые высокие на них цены. Со временем муниципальные власти, побуждаемые государственным законодательством, отменили старые системы контроля. В дальнейшем производительность сельского хозяйства выросла, и с улучшением системы снабжения ослабла уязвимость городов, армий и бедных перед лицом внезапного недостатка продуктов питания. Но одновременно государства создали учреждения, специализировавшиеся на продовольствии, через контроль и вмешательство направляя поставки к тем, чью деятельность государство одобряло или, наоборот, страшилось. Так что укрепление военной мощи провоцировало вмешательство в процессы пропитания. Аналогично попытки заполучить людские ресурсы, униформу, оружие, места расквартирования и, главное, деньги для военной деятельности заставляли государство создавать административные структуры, которые затем ему приходилось контролировать и поддерживать.
Те формы массового представительства, о которых европейские правители договорились со своими подданными в XIX в., каковые подданные (таким образом) становились гражданами, теперь поручали государству совершенно новые виды деятельности, в особенности, в отношении производства и распределения. Реальностью стали характерные буржуазные политические программы: выборы, парламенты, широкий доступ к получению должностей, гражданские права. Как только гражданам удавалось потребовать от государства исполнения их требований (в условиях всеобщих выборов и парламентского законодательства), наиболее организованные из них потребовали от государства действий в области занятости, внешней торговли, образования, а со временем и еще во многом другом. Государства вмешивались в отношения труда и капитала, устанавливая, какие забастовки и тред–юнионы приемлемы, осуществляя мониторинг и тех, и других, ведя переговоры или требуя урегулирования конфликтов. В целом государства, которые поздно вступили в период индустриализации, больше использовали правительственный аппарат — банки, суды и государственные учреждения по управлению — для развития промышленности, чем это делали те государства, которые вступили в период индустриализации первыми (Berend, Ranki, 1982: 59–72).
Данные табл. 4.1 показывают, как изменились расходы государства. За указанные годы увеличилось число государственных служащих в Норвергии: в 1875 г. в центральном правительстве работало около 12 000 человек, что составляло около 2% рабочей силы страны, в 1920 г. — 54 000 (5%), в 1970 г. — 157 000 (10%) (Flora, 1983: I, 228; Gran 1988b: 185). В Норвегии, да и в Европе вообще, центральная администрация, судебная система, поддержка промышленности и особенно система социального обеспечения — развитие всех этих направлений государственной деятельности обеспечивалось политическими согласованиями относительно защиты государством своих клиентов и граждан.
Таблица 4.1. Расходы государства в процентном отношении к ВВП в Норвегии, 1875–1975 гг.
Источник: Flora, 1983: I, 418–419.
По всей Европе укрепилась система социального обеспечения. В табл. 4.2 представлены только Австрия, Франция, Великобритания, Нидерланды, и Германия, только потому, что Питер Флора собрал данные именно об этих странах. Отмечается еще больший (пропорционально) рост части национального дохода, употребляемого в системе социального обеспечения, в государствах, которые перешли к экономике центрального планирования, как Советский Союз. И повсюду, в особенности, после Второй мировой войны государства начинают заниматься здравоохранением, образованием, семьей и финансами.
Таблица 4.2. Расходы государств на систему социального обеспечения в процентном отношении к ВВП, 1900–1975 гг.
* —
Источник: Flora, 1983: I, 348–349.
Как подсказывает самая доступность этих показателей, все виды вмешательства государства предполагали мониторинг и составление отчетов по соответствующим разделам, так что 1870–1914 гг. стали «золотым веком» государственной статистики относительно забастовок, занятости, экономики (производства) и многого другого. Теперь государственные чиновники несут ответственность за национальную экономику и положение рабочих, причем в такой степени, какую нельзя было и вообразить за сто лет до того. И если размах этих перемен и их сроки сильнейшим образом варьировались (от тормозившей России до мобильной Великобритании), то все–таки почти все государства в XIX в. двигались в этом одном направлении.
Милитаризация = огражданствление (переход власти от военных к гражданскому правительству)
Рассмотренные нами процессы трансформации государства привели к удивительному результату: к огражданствлению правительства, то есть к переходу власти от военных к гражданским. Этот результат нельзя не считать удивительным, поскольку именно развитие вооруженных сил было двигателем процессов формирования государств. Схематически данное преобразование можно представить в виде уже известных нам четырех стадий: патримониализм, брокераж, формирования армий национальных государств и специализация. Первая — период, когда крупнейшие носители (держатели) власти сами активно участвовали в военных действиях, рекрутируя воинов и командуя собственными армиями и флотами. Затем расцвет военного предпринимательства и наемных войск на службе гражданских носителей власти. Затем включение (инкорпорация) военной структуры в государственную и создание регулярных армий. И, наконец, переход к массовой воинской повинности, организованному снабжению и созданию резервов и хорошо оплачиваемых контрактных армий, набираемых главным образом из собственных граждан, что привело, в свою очередь, к созданию систем пособий, выплачиваемых ветеранам войны, парламентскому надзору и требованиям будущих или бывших солдат иметь собственное политическое представительство.
Так в итальянских кондотьерах мы видим переход от патримониализма к брокеражу. Переход от брокеража к формированию армий национальных государств начинается с Тридцатилетней войны, которая стала временем не только расцвета, но и саморазрушения таких великих военных предпринимателей, как Валленштейн и Тилли (который, насколько я знаю, не имеет ко мне никакого отношения). В рамках именно такого развития было, кажется, отстранение в 1713–1714 гг. прусских полковников от производства обмундирования, бизнеса, где у них некогда были хорошие доходы (Redlich, 1965: II, 107). Французское levee en masse (народное ополчение) 1793 г. и последующие события знаменуют собой переход от периода формирования армий национальных государств к периоду специализации. Таково было общее движение в Европе после 1850 г. С завершением данного процесса гражданская бюрократия и законодательство определяли обязанность к военной службе относительно равномерно по социальным классам; представление, что военные являются профессионалами, ограничивало вовлеченность генералов и адмиралов в гражданскую политику, так что решительно сократилась возможность прямого военного правления или coup d’etat.
После 1850 г., в эпоху специализации, огражданствление правительства идет все более быстрыми темпами. В абсолютных цифрах военная деятельность продолжает расти как по своему значению, так и по ее стоимости. Однако три фактора ограничивали развитие ее относительной важности. Во–первых, ограниченное конкурентными потребностями гражданской экономики количество военных в мирное время не увеличивалось (в пропорциональном отношении ко всему населению), в то время как количество правительственных служащих продолжало расти. Во–вторых, расходы на невоенные цели росли даже быстрее военных расходов. В–третьих, не связанное с военными целями (гражданское) производство, наконец, стало развиваться так быстро, что опережало военную экспансию, и доля военных расходов в национальном доходе начала сокращаться. Все больше и больше внимание правительства занимали невоенная деятельность и невоенные расходы.
Таблица 4.3. Численность военных в процентном отношении от общего числа мужского населения в возрасте 20–44 года за 1850–1970 гг.
* — вследствие войн границы и облик этих государств значительно изменялись.
Источник: Flora, 1983: I, 251–253.
В этих же государствах, расходы которых мы ранее исследовали, количество военных в процентном отношении ко всему населению (в возрасте 20–44 года) было различным (табл. 4.3). Исключая потери в военное время и связанные с войной мобилизации, западноевропейские государства (1970) в основном имели количество войск в размере 5% от всего мужского населения в возрасте 20–44. На 1984 г. данные о процентном отношении военных ко всему населению представлены ниже (Sivard, 1988: 43–44):