Приорат Ностромо
Шрифт:
— Есть запуск двигателей РД-170 блоков «А»… РД-0120 вышел на основной режим!
— Старт!
Сглотнув, Рита перевела взгляд на часовое табло.
«06 ч 00 мин 01 сек».
Где-то внизу или в стороне рождался тяжкий гром. Корабль мелко затрясло на подъеме. Он угрожающе наклонился, словно падая «на спину», но ракета выпрямилась, и потянула вверх.
— Десять секунд. Полет нормальный.
— Тридцать секунд… Полет нормальный. Двигатели блока «Ц» дросселируем, тяга снижена на пятнадцать процентов…
— Семьдесят
Перегрузка наседала, но куда ей до той, что выжимала Большая Центрифуга! Потряхивает, но это понятно — чудовищная мощь ракеты разгоняет корабль, вознося к черным небесам…
— Сто пятьдесят две секунды. Есть отстрел параблоков!
«А голубое небо кончилось…»
— Четыреста сорок одна секунда. Есть перевод РД-0120 на режим конечной ступени…
— Четыреста шестьдесят семь секунд. Есть отключение первого и третьего РД-0120… Есть выключение второго и четвертого!
— Четыреста восемьдесят две секунды. Есть отделение!
— Рит! — запищала Наташа. — Мы в космосе!
В иллюминаторе заметно круглилась Земля. Между ее колоссальным шаром и мраком бесконечности сияла голубая дуга атмосферы, тоненькая каемочка, разделявшая жизнь и смерть.
Несколько минут спустя послышался невозмутимый голос Станкявичюса:
— Выдан первый импульс в шестьдесят семь секунд. Поворот…
«Байкал» плавно перевернулся набок, подставляя днище Солнцу.
— Это, чтобы теплораспределение вышло оптимальным! — шептала Наташа, задыхаясь.
— Всё-то ты знаешь, отличница! — улыбнулась Рита, незаметно отстегнув пару ремней. — Зубрилка!
И принялась мутузить подругу, тихонько визжа от счастья.
Вечер того же дня
ГДР, Пенемюнде, Дюненштрассе
Тахионный излучатель мы смонтировали старой системы — негоже баловать «осси» предельными технологиями. Пущай эволюционируют…
Басисто гудящая бандура уходила к самому потолку, на пяти уровнях закольцованная площадками, будто ракета-носитель на стартовом комплексе…
Дозволенные рабочие мысли вымело переживаниями за моих «космонавток».
«Всё будет хорошо!» — нахмурился я, силой воли возвращаясь к текучке. Придерживая каску, задрал голову.
С металлического потолка самого нижнего яруса выглядывали ребристые сопла ускорителя, пристыкованные к новенькой хронокамере.
«Всё в штатном режиме. И вообще… Пора!»
Непринужденно шагая, я подошел к главному пульту.
— Контрольная проверка установки! — обронил солидно и авторитетно.
— Норма! — тут же ответила Ядзя.
Я покосился на гостей, жаждавших причаститься пределов знаний — в почтительном отдалении мялись Хорст Оттович, Ульрих Иоганнович и Эрнест Карлович.
— Эмиссия!
— Запущена, — бодро
— Энергия!
— Есть выход на полную энергию. Есть включение баланса энергии!
— Стабилизация канала!
— Канал стабильный. Тахионный пучок локализован! Конфигурация поля близка к расчетной. Мелкие флуктуации в пределах погрешности.
В общем-то, прелюдия эксперимента не требовала, чтобы мы, будто в пинг-понг, перебрасывались отрывистыми фразочками, но немцам они ужасно нравились.
— Готовность к забросу.
— Есть готовность!
— Дистанция две минуты.
Обернувшись к немецким физикам, я популярно объяснил:
— Сейчас мы испытаем нашу хронокамеру в локальном перемещении — забросим на две минуты в будущее образец, бронзовый слиток весом три килограмма четыреста грамм.
— Гут! — выдохнул Бадер, нервно-зябко сжимая ладони, словно молясь.
Хтонически-низкий гул ускорителя рушился с верхних горизонтов — мелко дрожал пол под ногами, сам воздух вибрировал и, чудилось, мерцал. За двойными стеклами хронокамеры полыхнуло знакомое зеленое сияние, то воспаряя в голубизну, то опадая до красных оттенков спектра.
Брусок по-прежнему лежал посреди хронокамеры, уминая черную рубчатую резину, но вот он незаметно для глаз утратил блеск, и быстро истаял, как кусочек рафинада в кипятке.
— О, майн готт! — выдохнул Ульрих Иоганнович.
— Ждем две минуты, — спокойно сказал я, хотя и был напряжен. Мало ли что может произойти… Ничтожный сбой — и сегменты электромагнитов разойдутся… Или тахионный пучок расфокусируется…
Но нет. Ровно две минуты спустя образец вернулся из будущего, вновь материализуясь на подставке.
Не сговариваясь, гости захлопали. Alles gut!
Домой я вернулся поздно, и очень удивился, заметив свет в окнах первого этажа. Неужто забыл выключить? Какой-то я стал рассеянный…
Стоило повесить в шкаф куртку и сменить теплые ботинки на разношенные тапки, как все мои заботы и тяготы отдалились, замещаясь простейшими домашними делами, несущими релакс и отдохновение.
Женский смех рассыпал тишину, и я замер. По лестнице медленно спускалась Инна, затянутая в короткий халатик. Ее глаза радостно блестели, а губы растягивали улыбку.
— Приве-ет, Мишечка!
— Привет… — вытолкнул я. — А-а… Ты же должна была лететь… Завтра… В космос…
— Сегодня, Мишечка! — засмеялась Хорошистка, легко сбегая по ступенькам, и бросаясь ко мне. — Я еще осенью поменялась с Наташей, чтобы… Ну…
— Чтобы остаться на Земле? — ласково подсказал я.
— Да! — выдохнула Инна. Ее руки нежно обняли меня за шею. — Я не стану тебе мешать, Мишечка. Даже приставать не буду…
— А я — буду!
И куда только моя усталость девалась! Инкину фигурку тонкой не назовешь, но я легко подхватил женщину на руки, и понес наверх.