Припятский синдром
Шрифт:
— Ну-с... Теперь займемся вами... Ложитесь, я вас послушаю, — мягко предлагает Ирине кардиолог.
... Сосед с полотенцем на шее, только что вернувшийся из туалета, грузно забирается на верхнюю полку.
— Вы бы все-таки пошли, да и заняли где-нибудь пустую нижнюю полку, — сетует старушка. — Что ж мучиться-то, коль есть возможность ехать удобней...
— Мне, бабуля, наверху удобней, — кряхтит сосед. — Люблю, знаете, сверху быть... Сверху — оно все и всех виднее... А внизу — это не мое кредо, увольте, —
Ирина смотрит перед собой на тени, блуждающие по купе. Ее знобит. Она пытается подняться, озноб усиливается. Все-таки ей удается сесть. Она выходит и, держась за стенки, идет вдоль вагона в туалет, где сильная рвота ослабила ее еще больше. Но тут подоспела сердобольная старушка и помогает ей вернуться в купе.
— Ложись, я тебя укрою потеплее, — достает она с верхней полки одеяло.
— Бабушка, вы еще одно попросите, пожалуйста... Может, и впрямь, все пройдет, когда согреюсь?!..
— Сейчас, милая! — старушка выходит.
Сверху свешивается голова сонного соседа.
— Тебе бы уснуть сейчас надо, дочка, — вернувшись, ласково говорит старушка, укрывая дрожащую Ирину еще одним одеялом.
— Спасибо. Попробую...
… Ей опять снится все тот же сон, как в густом фиолетовом небе пульсирует далекая звездочка… Все увеличиваясь, она превращается в огненный шар, оставляющий длинный лучистый шлейф… Вспышка… Все небо занимается заревом, которым дышит распахнутый зев четвертого реактора ЧАЭС …
… Еле слышный стон вырывается из ее груди. Поезд мчит ночью мимо какого-то города, мелькают силуэты дымящих труб, больших и малых строений промышленной зоны, т.е. привычный уже пейзаж. Монотонно стучат колеса вагона. По купе блуждают блики дорожных фонарей. На верхней полке похрапывает сосед. Внизу спокойно спит старушка.
Лицо Ирины в испарине. Она мечется в бреду. Стонет. Старушка просыпается, включает свет над своей постелью.
— Дочка, ты меня слышишь?!.. — тормошит она Ирину.
Ирина открывает глаза. Непослушными, опаленными кризом губами она просит:
— Сумочку... мою... возьмите!.. Там адрес… и телефон сестры... В книжке записной — там, где написано «Надя», посмотрите... Если что, — она переводит дыхание, — позвоните... или телеграмму... пожалуйста!.. Скажите… что Денис ждет меня... Пусть она заберет его... если что...
С верхней полки свесилось лицо респектабельного соседа, но вдруг лицо это растягивается в ехидной улыбке начмеда: «А припятский синдром все-таки существует!..» — шипит улыбка. И тает… Появляются глаза… грустные глаза Софьи… А может, Лиды?.. Вот ведь ее черный траурный платок... Нет, это черный мех кота Васьки… Черный кот с голубыми глазами, такими же ясными, как у него — Александра... Да это же Александр!.. Он уходит... все дальше и дальше… А за ним бежит Денис, что-то крича и размахивая руками... Хочет остановить… Поздно!.. Денис поворачивается к ней: «Мама!.. Ну, где же ты, мамааааааааа?!..» —
— Саша!.. Денечка!.. Деня... Сынок!.. — бредит Ирина.
Старушка выбегает из купе.
Поезд останавливается. На ночном перроне только дежурная медицинская бригада. Врачи спешат в 12-й вагон, где в коридоре их встречает взволнованная девушка-проводница и сонный начальник поезда.
— Сюда, пожалуйста, — показывает дорогу проводница.
В купе с верхней полки снова свесилась голова недовольного беспокойной ночью соседа. Старушка, съежившись, сидит у окна, жалостливо глядя на мечущуюся в бреду Ирину.
— Она из Припяти, — поясняет старушка вошедшим медикам.
Коснувшись лба Ирины, врач покачал головой. Медсестра разместила на столике громоздкий тонометр. Врач считает пульс, измеряет давление. Ирина чуть приоткрыла воспаленные жаром глаза. Она едва различает лицо врача, слабым голосом просит:
— Сделайте мне укол, доктор!.. У меня так бывает… Вы только укол сделайте… Не снимайте с поезда, прошу вас!.. Не снимайте... Меня сын ждет ...
… В это же самое время в санатории просыпается Денис. Бледный, он тихонько, чтобы не разбудить спящих товарищей, шлепает босиком в коридор, где за столом дремлет няня.
— Тебе чего, Дениска? — спрашивает она спросонья.
— Тетя Дуся, покажите мне мамину телеграмму, пожалуйста!..
— Да где же я ее возьму?..
— Она здесь, в столе была вечером, посмотрите, — умоляет мальчик.
Няня копошится в столе, находит.
— На!.. Забирай свою телеграмму!.. И спать иди!.. Не то проспишь мать завтра…
Денис счастливо улыбается и, сжав в руке телеграмму, шлепает обратно …
… Ирина очнулась. Вагон трясет от скорого хода поезда. Дрожат бутылки и стаканы на столике, по которому катается несколько пустых ампул, здесь же лежат использованные иглы.
— Как ты, дочка?.. Лучше тебе? — слышится в рассветных сумерках голос склонившейся над Ириной старушки.
— Лучше, бабушка, лучше... Спасибо вам за все, — слабым голосом отвечает Ирина, вытирая полотенцем испарину со лба.
— Слаба ты еще очень… Но ничего, ты еще не скоро будешь в Евпатории… Авось, отлежишься к тому времени?!. Отдыхай… А если что нужно, говори, — старушка поправляет Иринину постель.
Тяжело вздохнув и перекрестив больную, она возвращается на свою полку.
Хоть еще очень рано, в вагоне от легкой ночной свежести не осталось и следа. Душно. Ирина с трудом поднимается. Ей тяжело дышать. Старушка уже собрала свою постель и укладывает вещи в сумку. Ирина хочет налить воды, но рука срывается, опрокидывая стакан. Старушка испуганно повернулась.
— Тебе водички, дочка?!.. Сейчас, — она наливает в стакан минеральной воды.
Ирина припадает к нему воспаленными губами, делает несколько маленьких глотков. Отдыхает.
— А где сосед наш? — тихо спрашивает она.