Природа зверя
Шрифт:
– Уверен, он полагает, что ты был с ней просто потому, что больше было некому о тебе позаботиться. Не думаю, что он воспринимает всерьез твою сыновнюю почтительность к какой-то девке, чья задача была лишь в том, чтобы стать вместилищем для его потомства.
– Следите за словами, майстер Гессе, – повысил голос Хагнер. – Вы говорите о моей матери.
– Разумеется, я говорю о ней, – согласился Курт, – и сказал далеко не все. Она сделала глупость. Для чего она пошла к нему? Пристыдить? Удостовериться, что мы неправы в своих выводах? Просто увидеть? Любая причина – дурость и вздор.
– В немецком языке много слов, –
– Для чего? Чтобы утешить тебя и сказать, что Амалия пала смертью храбрых, принеся себя в жертву? Чему? Ничему, кроме собственной глупости.
– Не будите во мне зверя, – с расстановкой выговорил парнишка, шагнув к нему и сжав пальцы в кулак. – Еще слово в таком тоне…
– В ней проснулась забытая старая страсть; это я понимаю, – кивнул Курт, не отступив и словно его не услышав. – Когда столько лет живешь в одиночестве, это случается. Но я не намерен подставлять шею из-за дури, которая бродит в голове у одиноких неудовлетворенных дамочек, стосковавшихся по мужскому вниманию…
– Заткнись! – выкрикнул Хагнер, метнувшись вперед, и от толчка в грудь Курт отлетел назад, не удержавшись на ногах.
Ван Ален сорвался с места, схватившись за оружие, и он вскинул руку, остерегающе окрикнув:
– Ян! Нет!
Тот остановился в шаге от Хагнера, смотрящего на свою руку с удивлением и почти испугом; в наступившей тишине Курт неспешно поднялся, так же неторопливо отряхнул плечо и штанину от пыли, кривясь, расправил грудь и глубоко вдохнул. В точке схождения ребер простреливало, хотя, кажется, трещин или защемления не было. Знал бы, что парень уже способен на такое – увернулся бы, хотя воспитательный момент, конечно, был бы тогда не столь наглядным.
– Простите, – с усилием произнес Хагнер, отступив. – Я не хотел…
– Я предупреждал, – наставительно сказал охотник, все так же не убирая ладони с рукояти. – Я об этом предупреждал. Он не подвластен сам себе.
– Брось, Ян, – поморщился Курт, – не гони волну. Я облил помоями его матушку – как бы ты себя повел на его месте?.. Ничего, Макс, это было ожидаемо: я доводил тебя намеренно. Однако, невзирая на то, что сейчас я сказал Яну, кое в чем он прав. Да, думаю, и он сам засветил бы в физиономию тому, кто сказал бы несколько ласковых слов о его матери, сестре, если б таковая была, или брате; однако разница в том, что он сделал бы это вполне сознательно. Ты же не хотел – но сделал. Просто поддался эмоции. Поддался озлоблению; и – потерял голову. Я разбудил-таки в тебе зверя.
– До сих пор такого не случалось, – тихо выговорил Хагнер, и Курт пожал плечами:
– До сих пор и поводов таких не было… А теперь, когда пар ты выпустил, выслушай меня снова. Изменить мы уже ничего не сможем.
– Почему вы так уверены?
– Подумай спокойно, и ты сам поймешь, что я прав, Макс. Ее больше нет, остается только смириться с этим.
– Смириться? Ну уж нет. Пусть только он окажется рядом, пусть только…
– Злость, Макс, – напомнил Курт. – Следи за ней. Это говорил и мне мой инструктор, когда бросал меня мордой в пыль, и еще немало кто немалому количеству народу, однако для тебя это имеет куда большее значение. Ян прав и в еще одном: твой зверь будет требовать крови, и не раз, и чем ты будешь старше, тем больше. Такова твоя сущность, вот
– Будешь лелеять мысль о том, как перегрызешь ему глотку, – добавил Ван Ален, – и единственное, чего добьешься – растравишь аппетиты этого зверя.
– Посмотрел бы я на вас, если б ваша мать…
– Моя мать, – оборвал его охотник, – была убита стригами. Мой отец в этот день каждый год напивается до синих чертей, а я бешусь оттого, что я был слишком мал и не помню их лиц. Думаю о том, что однажды могу встретить кого-то из них – к примеру, вот так же в трактире. Он пройдет мимо, заденет меня локтем, скажет «извини, парень», и я отвечу «бывает». Мы дружески друг другу улыбнемся и разойдемся в разные стороны. И поверь, легче мне от этих мыслей не становится.
– И что же я должен сделать? Похлопать его по плечу и сказать, что не держу зла?
– Это дело дальнее, – осадил его Курт. – Неотомщенной она не останется, но для этого надо хотя бы выжить самому, а ее выходка сделала эту задачу куда как более сложной. Эти люди, что собрались внизу, тоже не могут не задаться вопросом, почему женщина в своем уме добровольно покинула безопасные стены и отправилась к зверю в пасть.
– Они, конечно, не великого ума, – вздохнул Ван Ален, – однако же не полные болваны. Убедительно соврать не выйдет – просто нечего измыслить, никакое объяснение не будет звучать веско. Боюсь, придется сказать правду. Разве что удастся не упомянуть об их сходстве…
– Догадаются. «Ведьмина кровь» – сколькие во времена оны были сожжены лишь за это, для скольких обвинением был лишь один факт – осужденная за ведьмовство мать? Если отец оборотень, то и сын тоже, уж здесь логика проста. А если они, заподозрив, пожелают проверить свои догадки с наступлением ночи, кто им запретит и по какой причине?.. Уж говорить – так говорить всё.
– Вы хотите рассказать им обо мне? – уточнил Хагнер сумрачно. – И надеетесь при этом сохранить мне жизнь? Или это уже не входит в ваши планы?
– Пытаешься острить? – серьезно спросил Курт. – Выходит скверно. Если за этой довольно посредственной шуткой таится реальное опасение, и ты полагаешь, что я брошу тебя на растерзание при малейшей опасности, скажи это в открытую. Впрочем, ни к чему; ты уже сказал.
– И что вы ответите?
– Что я и Бруно – два единственных человека подле тебя, в ком ты можешь быть уверен так же, как в себе самом. Или даже больше, учитывая некоторые особенности твоего положения. А вот о тебе, – обратясь к охотнику, заметил Курт, – я не знаю, что думать. Ты прав: сейчас придется спуститься вниз и рассказать всем, что здесь происходит – причем рассказать всё. В свете этого я должен знать: ты со мной?
– Это уже не просто сохранение тайны, – не сразу ответил Ван Ален, глядя на Хагнера придирчиво. – Это уже прямое противостояние. Вполне возможная вероятность ввязаться в драку, чтобы защитить этого щенка.
– Наверняка.
– А ведь они, в отличие от меня, церемониться не станут; эти, если дойдет до крайностей, бить будут на поражение…
– Будут, – согласился Курт, и охотник кивнул:
– К черту. Я с тобой. Но смотри, парень, – жестко выговорил он, приподняв к лицу Хагнера сжатый кулак, – если выяснится, что ты того не стоил – найду, даже в инквизиторских застенках; найду и сердце вырву.