Природа. Дети
Шрифт:
«Вдруг странный, чуждый природе звук разнесся и замер на опушке леса. Но снова послышался звук и равномерно стал повторяться внизу около ствола одного из неподвижных деревьев. Одна из макуш необычайно затрепетала, сочные листья ее зашептали что-то, и малиновка, сидевшая на одной из ветвей ее, со свистом перепорхнула два раза и, подергивая хвостиком, села на другое дерево [...]. Дерево вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось, испуганно колебаясь на своем корне. На мгновение все затихло, но снова погнулось дерево, снова послышался треск в его стволе, и, ломая сучья и спустив ветви, оно рухнулось макушей на сырую землю» (Л. Толстой. Полн.
Интересно сопоставить некоторые элементы двух описаний, выбор деталей (в сравнении цитаты из рассказа Л. Толстого обозначаю буквой «Т», из повести К. Паустовского — буквой «П»).
Т. Вдруг странный, чуждый природе звук разнесся и замер на опушке леса.
П. От подножья сосны, согнувшись, как воры, разбегались лесорубы. (Сосна.— А. И.) лежала горой сочной и темной хвои.
Т. Одна из макуш необычайно затрепетала, сочные листья ее зашептали что-то.
П. Сосна [...] вздрогнула и застонала.
Т. [...] снова послышался треск всего ствола, и, ломая сучья [...], оно (дерево.— А. И.) рухнулось макушей на сырую землю.
П. С тяжким гулом сосна ударилась о землю, затрепетала всей хвоей и замерла.
В обоих изображениях — олицетворение дерева. В обоих лесорубы — убийцы.
Вступительный эпизод «Повести о лесах», посвященный Чайковскому, не документален (об этом упомянуто в примечаниях к Собранию сочинений Паустовского 1957 года).
Один из героев повести — Леонтьев, писатель, временно работающий объездчиком в лесничестве; в упомянутых примечаниях к Собранию сочинений Паустовского сказано, что отдаленный прототип Леонтьева — писатель И. Н. Соколов-Микитов. Думается, что примечание подсказано Паустовским и, может быть, не без лукавства. В некоторых размышлениях и высказываниях Леонтьева проступают и черты автора повести, знакомые нам по другим его произведениям.
«Повесть о лесах», как «Кара-Бугаз», как «Колхида» и некоторые рассказы «Черного моря», устремлена в будущее.
Пейзаж края почти всегда вызывает у Паустовского мысли о том, как улучшить, как сохранить созданное природой. «Повесть о лесах» остро агитационна. Агитационны тут и описания буйств природы. В «Колхиде», в ураганах повести «Черное море» есть, в соответствии с экзотичностью изображения, и любование буйствами, которые писатель призывает укротить. В «Повести о лесах» этого любования нет. А драматизм изображений остался. И сильные, неожиданные сравнения — тоже; они органичны для поэтики Паустовского. В одной из первых глав «Повести о лесах» изображен ливень.
Приближающаяся гроза застает двух молодых героев повести в овраге.
«Коля тащил Анфису по крутому обрыву, хватался за колючий терновник, изодрал руки. Вверху уже все ревело. Взглядывая на край обрыва — далеко ли еще взбираться,— Коля один только раз увидел солнце. Но лучше бы он не видел его совсем. Оно было косматое и так дымилось, будто ветер запустил его, как волчок, с чудовищной скоростью и от солнца отрываются и улетают вместе с бурей клочья мрачного пламени [...] Там, наверху, в разъяренном небе, летела тьма. Последние остатки света ветер гнал впереди урагана. В полях они были, должно быть, еще видны, эти быстро меркнувшие кровавые отблески во всклокоченных далях» (стр. 42—43).
Все ревело, ветер запустил косматое солнце, как волчок, ветер гнал остатки света впереди урагана, «кровавые отблески во всклокоченных далях», и «небо раскололось вдребезги ветвистой струей огня».
Вдребезги
Сколько гроз, ливней, молний описал Паустовский — и ни разу не повторился! Некоторые соответствия, впрочем, можно найти. В «Колхиде» перед фёном «мутное солнце неслось по вершинам белых деревьев»; здесь — ветер запустил косматое солнце, как волчок. Но ведь и в самих грозах, хотя бы на разных широтах, достаточно много общего. Удивляться приходится как раз тому, что в каждой изображенной грозе Паустовский находил черты «индивидуальные», присущие только ей.
Коля с Анфисой попадают в опасное положение, потому что приближение ливня застает их в овраге. Эмоциональное напряжение эпизода работает на публицистическую задачу этой части повести — показать необходимость борьбы с оврагами. Ей и собирается посвятить свою деятельность молодой лесовод Коля Евсеев.
Изображение приближающейся грозы предваряется подробным сообщением о вреде оврагов. Драматична ситуация воображаемая — герои благополучно успели выбраться до дождя. Описывается, какая опасность грозила Коле с Анфисой, если бы хлынул ливень, пока они на дне оврага.
Тут как будто я допускаю нелогичность. Ведь Невская с капитаном Чопом в «Колхиде» тоже не погибли во время фёна. Но разница есть — и очень ощутимая.
В «Колхиде» драматизм описания чрезвычайно сгущен в духе экзотичности всей повести — достаточно вспомнить характер глаголов, определений и эпитетов, которые я цитировал. Здесь же косматое солнце и клочья мрачного пламени — не предмет любования героев и автора. Вряд ли в строе «Колхиды» было бы возможным или уместным сообщение автора — «Коля один только раз увидел солнце. Но лучше бы он не видел его совсем» (курсив мой.— А. И.). А в «Колхиде», когда приближается фён, Невская крикнула: «Здорово!» Хотя вся направленность «Колхиды» — пересоздание климата края (также как направленность «Повести о лесах» — охрана и увеличение лесных богатств страны), развернутые изображения грозных сил природы увлекают автора и, вслед за ним, читателей сами по себе. Там описаниям буйств природы посвящены главы, десятки страниц, а в «Повести о лесах» — меньше страницы. Разница существенная!
Драматический акцент автор переместил здесь с изображения грозы на ее последствия для людей. Коле с Анфисой только грозила опасность. А отец Анфисы — страстный садовод — с тревогой следил, как подбирается овраг к его великолепно ухоженному саду. Гроза, которая чуть не стоила жизни Анфисе и Коле, убивает отца Анфисы. Половину сада ливень смыл в овраг. Пытаясь спасти другую половину, он, торопясь, из последних сил, копает канаву к соседнему оврагу, чтобы туда ушла вода. Но это не помогает. Гибнут яблони и клумбы — дело всей его жизни, гибнет и сажавший, пестовавший их садовод. Он переработался, у него прободение язвы, и операция не спасает. Отец Анфисы — жертва разрастания оврагов.
«Повесть о лесах» писалась, когда память о бурных и трагических годах Отечественной войны была еще очень свежа. Погибшие в пламени войны и вырубленные фашистами огромные массивы лесов предстояло восстановить. И необходимо было бороться с разрастанием оврагов, съедавших плодородную почву, после войны уже далеко не всюду защищенную лесами. Паустовский всегда жил заботами и радостями родины. Забота выражена в «Повести о лесах» страстной пропагандой восстановления могучих лесных массивов и лесных полос, защищающих почву от эрозии.