Природа. Дети

Ивич Александр

Задача художественного исследования лежит в самом замысле «Сережи». Косвенное свидетельство тому—названия глав. Они почти всегда небезразличны в поэтике Пановой, составляют существенный элемент композиции. В «Сереже» названия либо акцентируют тему главы, либо намеренно обходят ее, определяя только повод, вызывающий сложный комплекс переживаний Сережи, который и составляет подлинное содержание главы.

Первые две главы называются «Кто такой Сережа и где он живет», «Трудности его существования». Так, непосредственно после знакомства с личностью героя и местом действия, идет глава, название которой подчеркивает ее исследовательский характер: акцентируются не внешние события, которые изображены в главе, а их внутреннее значение. По тому же принципу конструированы и многие

другие названия—«Какая разница между Коростелевым и другими», «Могущество Коростелева», «Явления на небе и на земле», «Недоступное пониманию», «Неприкаянность». Особенность этих названий в том, что они выражают осмысление пятилетним Сережей комплексов явлений, а иногда — в таких, например, названиях, как «Неприкаянность»,— выражается душевное состояние мальчика, вызванное рядом событий или непреодолимая для него трудность их осмысления (глава «Недоступное пониманию»).

Другой ряд названий обозначает события — «Купили велосипед», «Похороны прабабушки», «Последствия знакомства с Васькиным дядей», «День отъезда».

Но структура повести определяется не движением событий, а движением во времени внутреннего мира героя; события, вынесенные в заголовки, обозначают лишь повод, который вызвал важные, составляющие этап душевного роста, переживания и мысли Сережи. Именно их движение (а не событий) определяет содержание глав.

Еще одна существенная особенность названий — своего рода их двойственность: как бы имитируя (первая группа) названия, годные для исследовательского труда, они в то же время подошли бы и к повести, написанной для детей младшего возраста. Изящно, лаконично названиями глав выражено, что герой повести «очень маленький мальчик», а задача писательницы — художественное исследование его умственного и душевного роста.

Внимание трех-четырехлетнего Сережи (в «Ясном береге») поглощено вещами и природой. Пяти-шестилетний Сережа входит в сложный, во многом непонятный мир людей (прежде всего семьи), в котором ищет свое место. Раздумья о смысле поступков взрослых, об их и о своей жизни в значительной мере вытесняют и прежний интерес к природе. Смещается поле наблюдений мальчика. Более тесное общение со взрослыми, с товарищами приносит свои радости и огорчения. Эмоциональное восприятие событий острее, глубже, чем прежде, когда люди были на периферии, а не в центре его интересов и внимания.

Этот процесс внутреннего роста Панова проследила глубоко и проникновенно.

Не сразу Сережа входит в пору сложных взаимоотношений с близкими, в пору важных мыслей. «Трудности его существования» в начале повести вызваны еще тем, что «мир набит вещами» и внимания не хватает все замечать. Вещи и люди очень большие, но не опасные. Грузовик безвреден, если не перебегать ему дорогу. Люди не наступают на него своими громадными ногами. Тут интересно, что вещи и люди стоят для Сережи еще в одном ряду. Его пока больше, чем люди, которые, слава богу, не наступают на него, заботит кровожадный зверь во дворе. «Когда он вытягивает шею, то делается одного роста с Сережей. И может так же заклевать Сережу, как заклевал молодого соседского петушка [...]. Сережа стороной обходит кровожадного зверя, делая вид, что и не замечает его вовсе [...]». Ко всему, что случается с Сережей, взрослые люди пока не имеют отношения. Каждый день откуда-нибудь у Сережи идет кровь. «Петухи клюются, кошки царапаются, крапива жжется, мальчишки дерутся, земля срывает кожу с колен, когда падаешь [...]» (стр. 203).

Я упоминал — мы видим события, вещи, людей то глазами Сережи, то в авторском освещении. Некоторые эпизоды близки к изображению потока сознания Сережи — к портрету, а не к фотографии.

Переходы от изображения Сережиного восприятия мира, Сережиных раздумий к авторскому их определению и осмыслению незаметны — стилистическое единство повести не нарушается при смене точек зрения.

Событие, определяющее новый этап Сережиной жизни, начинается с сообщения мамы: «[...] знаешь что?.. Мне хочется, чтобы у нас был папа». Сережа не уверен, что без папы плохо, как говорит мама, но, поразмыслив, решает — может быть, с папой все-таки лучше.

Отец Сережи

погиб на войне, мальчик его не знал и «он не мог любить того, кого видел только на карточке».

Выясняется, что папой будет знакомый, который ходит к ним в гости,— Коростелев. Он переезжает к Марьяне.

В первом разговоре с Коростелевым Сережа деловито выясняет перспективы:

«— Ты насовсем переехал? — спросил Сережа.

— Да,— сказал Коростелев.— Насовсем.

— А ты меня будешь драть ремнем? — спросил Сережа.

Коростелев удивился:

— Зачем я тебя буду драть ремнем?

— Когда я не буду слушаться,— объяснил Сережа.

— Нет,— сказал Коростелев.— По-моему, это глупо драть ремнем, а?

— Глупо,— подтвердил Сережа.— И дети плачут.

— Мы же с тобой можем договориться как мужчина с мужчиной, без всякого ремня» (стр. 209).

Конвенция заключена.

Вечером Сережину кровать перенесли в другую комнату. Это не только бытовое изменение, но и повод для сложных переживаний.

Смутное беспокойство, вызванное переменами в доме, для Сережи, как для всякого ребенка, состояние трудно переносимое. Он безотчетно подыскивает ясную, конкретную причину беспокойства — вспоминает утром, что все игрушки остались в комнате, где спят мама и Коростелев. Дверь закрыта. А ему нужна новая лопата, очень захотелось покопать. Он зовет маму, кричит изо всех сил — она не отзывается. Прибегает испуганная тетя Паша — нельзя кричать, мама спит и пусть себе спит. «Разумные, ласковые речи всегда действовали на Сережу успокоительно». Он согласился с тетей Пашей, что пока можно поиграть рогаткой. Пошел во двор, пострелял из рогатки, но отказался пойти с другими ребятами в рощу. Успокоение оказалось мнимым. «Его беспокойство усиливалось». Оказалось, что не только дверь, но и ставни на его окнах закрыты, а летом они никогда не закрываются. «[...] Получается, что игрушки заперты со всех сторон. И ему захотелось их до того, что хоть ложись на землю и кричи [...]. Мама и Коростелев даже и не беспокоятся, что ему сию минуту нужна лопата».

Соседские ребята — они старше Сережи — лучше понимают, почему он сегодня на себя не похож: «У него мать женилась»,— говорит Васька, а Лида сказала: «Переживает Сережка [...]. Новый папа у него» (стр. 211).

Когда наконец открываются ставни и показывается в окне Коростелев, то первые Сережины слова — «Коростелев! Мне нужно лопату». Но это сказано по инерции. Он тут же забывает о лопате. Теперь спокойнее — уже нет неестественно, таинственно запертых дверей и ставен, появляются другие важные дела. Надо получить папиросную коробку у Коростелева, уложить в нее фантики и взять свои игрушки. Мать напоминает, что ему срочно нужна была лопата. А ему уже расхотелось копать, но пришлось терпеть — и он увлекся. «Это была работа не за страх, а за совесть, он кряхтел от усилий, мускулы напрягались на его руках и на голой узенькой спине, золотистой от загара».

На протяжении всей повести Панова так же убедительно и точно изображает поступки, мысли и переживания Сережи. Порывистость его желаний сочетается со способностью полного погружения в игру. Чуткость к атмосфере в доме определяет и душевное состояние Сережи и его размышления. Здесь все характерно для возраста, но характерно и для Сережиной индивидуальности. Она выражена в остроте некоторых реакций на события, в упорстве стремления постигнуть непонятное, в интенсивности раздумий и чувств.

Сережа душевно и умственно растет у нас на глазах — от главы к главе, иначе говоря от месяца к месяцу, от события к событию его жизни. В повести изображен процесс развития мысли, углубления переживаний Сережи.

Понять малыша умеет не всякий. Широко распространено убеждение, будто тут и понимать нечего, и прислушиваться незачем к лепету несмышленышей — все очень просто: логики в поступках ребенка нет, переживания его — капризы, и слезы его, что вода, а размышления всего лишь забавны. А на самом-то деле логика есть и глубокие переживания тоже. Только причинно-следственные связи у малыша иные, чем у взрослых, ассоциации иначе обусловлены, и постигать их сложнее, потому что взрослые часто забывают опыт ранних лет своей жизни.