Приручить Сатану
Шрифт:
Саваоф Теодорович досадливо хмыкнул.
— Теряю хватку — обычно перед моим обаянием мало кто может устоять. Впрочем, ты не исключение.
— Думаете? — от быстрых движений у Евы давно уже всё перепуталось, и теперь единственным ориентиром в пространстве было огненное пятно где-то наверху, как будто это алое зарево пожара, а не закатное солнце окрасило вечно спокойные воды в кровавый цвет.
— Уверен на все сто. Я умён, красив — что ещё нужно?
— Поменьше спеси во взгляде, — позволила себе чуть улыбнуться Ева на очередном повороте. Саваоф Теодорович непонимающе нахмурился, но всё же тоже улыбнулся.
— Например, вот так? —
— Определённо… — прошептала Ева и вдруг почувствовала себя неимоверно тяжёлой, словно ей на шею повесили большой камень, который тянул её снова ко дну. Ева хотела было покрепче вцепиться руками в ткань пиджака Саваофа Теодоровича, но её пальцы прошли сквозь воду и сжались в кулаки, не обнаружив на пути препятствия. Ева подняла глаза на Саваофа Теодоровича и увидела, как он, лукаво подмигнув ей на прощание, расплылся в озёрной воде большим чернильным пятном, среди которого посвёркивала салатовым боком маленькая зелёная рыбка.
Вдруг какая-то неимоверная сила, словно извержение вулкана, потянула её наверх, и что-то невидимое, но осязаемое, взвизгивая и щёлкая, словно дельфины, потянулось вместе с ней, окружая её плотным хороводом. Смутное огненное пятно на поверхности постепенно приближалось, и чем ближе оно становилось, тем сильнее Ева ощущала нехватку кислорода в лёгких. Почти перед самой кромкой она, наконец, ожила и старалась грести сильнее. Что-то, увидев её старания, подхватило её за плечи и потащило наверх.
Ева глубоко вдохнула и сразу закашлялась, хлебнув приличное количество воды. Она едва держалась на поверхности, барахтаясь, словно воробей, но что-то тащило её в какую-то сторону, и это давало некое ощущение опоры. В какую именно сторону её везли, она определить не могла, потому что глаза оставались плотно закрытыми, ну или у Евы просто не было сил их открыть. Наконец, тело почувствовало берег, и её втянули на сушу. Её трясло, как в лихорадке; чьи-то руки, такие тёплые и ласковые, гладили её по голове, щупали пульс и прикладывали свои ладони ко лбу. Ева попыталась нащупать обладателя этих рук, слепо шаря по берегу, но кто-то плавно отвёл её кисти в сторону.
— Как Вы меня напугали, — прозвучал чей-то голос совсем рядом над головой. Вынырнув из некого забытья и приоткрыв глаза, она сфокусировала взгляд на человеке над собой и через несколько попыток узнала в нём Саваофа Теодоровича. Дыхание полностью восстановилось. Ева отвела взгляд от лица мужчины и огляделась вокруг. Она лежала на берегу озера настолько близко к воде, что можно было протянуть руку и коснуться её. Закатное солнце сделало оранжевыми верхушки дубов, и в их кронах запутался лёгкий ветер. Внезапно о чём-то вспомнив, девушка резко выпрямилась, но у неё сразу закружилась голова, и Саваоф Теодорович уложил её обратно на покрывало.
— Не стоит, — и, словно прочитав её мысли, добавил: — С Адой всё в порядке.
— Простите…
— Не нужно извиняться.
— Однако…
— Не надо. Давайте просто помолчим.
И ещё долго перед глазами Евы стояла эта прекрасная картина: заходящее солнце, просачивающееся сквозь многовековые дубы, вечерний, дышащий предстоящим летом воздух, Саваоф Теодорович, тёплая земля под спиной и потемневшее, отражающее ночное небо озеро.
*Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Глава 5. Метель
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
А.С. Пушкин
В воскресенье с погодой творилась настоящая чертовщина. Вчерашнее тепло, словно мимолётное наваждение, развеялось, дав зиме напомнить о себе на прощание. Сначала шёл мелкий снег с дождём, не особо обращавший на себя внимание прохожих, но ближе к полудню он превратился в настоящую метель. Дома, машины, улицы — весь город занесло белой пеленой, за которой не было видно даже рядом стоящего здания. Деревья мгновенно покрылись снежными шапками и превратились в белые шары, словно сделанные из ваты, а едва раскрывшиеся розы испуганно съёжились под натиском обезумевшей природы. Зима буйствовала, словно в последний раз — хотя, может, так оно и было.
Ева сидела на кухне и смотрела в окно с некоторой надеждой, что, когда придёт время ехать к Саваофу Теодоровичу, природа немного умерит свой пыл. Её надежды оказались напрасны: вьюга не только не прекратилась, но и начала завывать с двойной силой. Наблюдать за снегом, конечно, было очень интересно: снежинки летели то вправо, то влево, то по диагонали, а то и вообще вертикально вверх. Иногда ветер заворачивал снежные потоки в белые колечки, похожие на овечьи, и тогда вся метель, весь снег на этой земле становился похож на одну большую овцу, которая своей мягкой, но холодной шерстью укрыла наш земной шар. И тепло миру в начале зимы под этой холодной шерстью; укроет она белым покрывалом умирающую природу, словно покойника, завесит тонким льдом озёра-зеркала, тихо споёт колыбельную, и сладко спят под неё мёртвым сном голые деревья; но худо тем, кто не заснул под монотонные завывания ветра: жестока будет с ними матушка-зима, запугает колючим ветром, погибнут они с первыми крещенскими морозами, и только греет посреди непроходимой метели своим ласковым огнём горячая русская вера. Но плоха зима с наступлением весны, потому что чувствует природа, что слабеет разъярённый зверь, и оставляет когда-то суровая зима после своего последнего удара только чёрный снег и мокрые дороги.
В метро было пустынно, как всегда бывает пустынно по воскресным дням. Всё было сонное, ленивое, и как будто даже поезда ехали как-то медленно. Голос объявляющего был вязкий, словно патока, и называл следующие станции очень неохотно. Кроме Евы в вагоне никого не было.
Поезд въехал на уже когда-то упомянутый метромост. В нормальную погоду с него можно любоваться набережной с фонариками и рекой с шустрыми речными трамвайчиками, но сейчас всё было затянуто белой сплошной стеной, а потому и набережная, и фонарики, и трамвайчики исчезли в снежной вьюге. Поезд ехал сквозь белое небытие, и в нём не было ни дна, ни верха — ничего.