Пришла подруга

Само Нонна

Были у нее и другие методы. Мужчины, как известно, любят быть сильными и умными, и надо использовать эти невинные слабости. Например, можно попросить его передвинуть журнальный столик, спросить совета, нужно ли, к примеру, класть в суп морковку, и поинтересоваться, кто сочинил «Скажи-ка, дядя, ведь недаром». Когда он, поигрывая мышцами, сдвинет на 10 сантиметров столик (который ты, убираясь, двигаешь одной рукой), потом объяснит тебе все про морковку и, снисходительно улыбаясь, заметит, что про дядю сочинил Лермонтов, а заодно даст много полезных сведений и советов, необходимо броситься ему на грудь с криком: «О, дорогой, что бы я без тебя делала!» Этот способ подруга называет «Слабая женщина». Ну и так далее…

Подруга

говорит, что надо воздействовать на все пять органов чувств: зрение («Коррида»), вкус («Путь к сердцу через желудок»), слух («Ты – самый, самый, самый») и т. д. То есть это целая наука, и куда там Павлову с его несчастными и беззащитными собачками и Нобелевской премией.

Но каждому настоящему ученому свойственны сомнения и неудовлетворенность. И моей подруге, естественно, тоже.

Как-то она пришла ко мне несколько задумчивая. «Ну, как продвигаются твои опыты, изыскания, анализ и синтез, какие изобретены методики и сделаны выводы?» – как всегда с интересом, кинулась к ней я.

– Продвигаются успешно, – нехотя ответила она. – Но, честно говоря, надоело. Не вижу смысла в дальнейших исследованиях.

– Настоящим ученым свойственны сомнения, – успокоила я ее. – Надо поставить новую цель и идти к ней, преодолевая трудности.

– Да какую цель-то? Еще придумать сто первый способ охмурения этих одноклеточных? Тоже мне цель! Стоят ли они этого?

– А что делать? Неужели весь твой жизненный опыт пойдет насмарку?

– А знаешь, – оживилась подруга, – ты дала мне идею. Я напишу книгу и назову ее «Все мужчины – дураки».

– Ну, это ты того, как-то слишком. Может, написать сценарий и назвать…

– «Сладкий и гадкий»!

– Так это уже было у Вуди Алена.

– А теперь будет у меня! – воскликнула подруга и с вдохновенным лицом побежала творить.

Ждем-с.

Цирлих-манирлих

В соседнюю квартиру въехали новые жильцы. Общительные такие. Тут же пришли знакомиться. То есть сначала пришла она, мужа я увидела позже.

«Вы одна живете? С мужем разошлась или как? А чего это вы днем дома? Работа такая? Хорошо устроилась… А это хрустальные рюмки или „штамповка“? Халатик на вас ничего, симпатичный, покупала или шила? Ну ладно, я буду к вам забегать по-соседски, без церемоний, одной-то небось скучно, поговорить иногда с кем-нибудь хочется».

Быстро перешла на «ты». «Я тебе подкину внука, мне в магазин надо сбегать». Ее дочь с зятем «подкидывали» ей внука на неделю, а в субботу и в воскресенье забирали. Бабушка она была молодая, сорок с хвостиком, дома не сиделось.

«Ты дома? Пусть он (т. е. внук) у тебя поиграет, мне надо в парикмахерскую заскочить». И – на целый день. Иногда обходилась и без «парикмахерской». «Слушай, забери его ради бога, у меня уже сил нет, с ума сойду от этого бандита». Я ее понимаю, «вождь краснокожих», а не ребенок. «Но у меня дела, мне срочно надо…» Хлоп – дверь захлопнулась. Дальше все понятно: если кто не читал О’Генри, тот смотрел фильм. Так вот, я – «старина Билл».

В субботу являлась без внука. С утра – звонок в дверь. В халате, нечесаная. «Чего-то не спится, я покурю у тебя». Шла на кухню варить себе кофе. Вскоре являлся муж. Большой, толстый, в одних трусах, из которых вываливалось пузо, в тапочках на босу ногу. «Моя у тебя? Все треплетесь? А завтрак кто будет готовить?» «Иди к нам, попей кофейку», – приглашала жена. Она в халате, он в трусах усаживались на моей кухне и пили кофе. Мне хотелось убежать из собственного дома.

Соседа

я одетым почти не видела. Всегда являлся в трусах, он так любил ходить дома. «Тело дышит», – объяснял он. Каждый раз, правда, спрашивал: «Ничего, что я так, по-домашнему, без церемоний?»

Наконец я не выдержала.

– Нет, не «ничего». Надень брюки по крайней мере.

Он очень удивился:

– Чего это ты? Я ж к тебе по-соседски. А-а-а, догадываюсь, – он подмигнул. – Да ты не смущайся, моя баба не из ревнивых.

– А это-то тут при чем? – разозлилась я. – Просто это не эстетично. И вообще, ты должен уважать мое «прайваси».

– Чего-чего?

– Частное существование человека, вот чего.

– Ну ты даешь! Эстетично, частное существование… Развела тут цирлих-манирлих, – разозлился уже он. – Проще надо быть, проще. И вообще, я могу не приходить, больно надо.

Жена его отчитала меня по полной программе:

– Ты чего моего мужа обидела? Мы ж к тебе всей душой, за родную, можно сказать, держим. А ты нос задираешь, обзываешься. С соседями надо дружить, неизвестно еще как жизнь обернется. Еще пожалеешь сто раз.Я поняла, что должна или смириться, или заиметь в лице соседей если не врагов, то недоброжелателей. Не хотелось бы. Но объяснять что-то – бессмысленно. Надо смириться. «Пусть неизбежное желанным будет». А проще – если тебя насилуют и не можешь вырваться – расслабься и получи удовольствие. Известный рецепт. Хотя попробуй-ка расслабься, например, с «вождем краснокожих». Скальп снимет. То еще «удовольствие».

Рудольфо Валентино и другие

Моя подруга всегда утверждала, что идеальных мужчин не бывает. Кто бы спорил! Но дальше, развивая эту глубокую мысль, она говорила, что, поскольку приходится обходиться тем, что есть под рукой, а замуж, как ни крути, все равно надо, то не стоит отчаиваться: мужчины поддаются дрессиров… т. е. перевоспитанию. Ничего невозможно поделать только с тремя типами мужчин: с лентяями, алкоголиками и жадинами. Таких перевоспитывать себе дороже.

Сама она замужем была два раза и оба раза неудачно. За первого мужа она вышла по любви. Полюбила – поженились. Потом не могла понять, чем же он ее пленил. Наверное, тем, что хорошо танцевал. Мужчины редко хорошо танцуют, а этот – «хорошо» не то слово, превосходно. Подруга тоже любила танцевать, и лучшего партнера у нее не было. В общем, станцевались. Если бы он жил во времена Рудольфо Валентино, то, как и тот, сделал бы себе карьеру, работая в дансингах платным танцором. Но карьеру Рудольфо Валентино он не сделал, не те времена. Женившись, он целые дни возлежал на диване, пялился в телевизор, изредка впадая в спячку, и ничем более не занимался. Нет, он, конечно, ходил на работу в свой институт, но, судя по тому что и там карьеры не сделал, на работе он тоже возлежал, в переносном, а может быть, и в прямом смысле. Если его и не гнали оттуда, то только благодаря его маме, которая работала там же всю жизнь заведующей библиотекой и была большим общественным деятелем. И эта мама, а для моей подруги свекровь, в фантастической лени своего сына обвиняла, конечно, невестку. «Ты не можешь найти к нему подхода», – говорила она. Про подходы она пыталась вести разговоры и с начальством своего мальчика, но там, судя по всему, ее послали подальше с ее разговорами. Подруга тоже ее послала, в конце концов. И ее сына тоже.