Прислужник своего «Естества»
Шрифт:
Но я же не совсем уж сволочь какой: пошёл в угол, принёс чашку с водой. Показываю на её рот, и на чашку: мол, попей. Даже подношу поближе.
Зубы стиснула, мычит, вижу – пить всё-таки хочет, но не пьёт. Гордая, стало быть.
Уважаю. Такую пытать – сплошное наслаждение!
Ну а я вот не гордый. Чашку поставил обратно на стол, плётку взял. И теперь неторопясь обхожу её со всех сторон. И – обрабатываю, обрабатываю: уже в полную силу своих тренированных мышц! И по туловищу, и в промежность, и по грудям недоделанным.
Подвал теперь полон звуков смачных ударов, и стонов, хрипов, конвульсивных всхлипов и рыданий – на нормальные, полновесные, крики у неё уже сил не хватает. А мне приходится работать поаккуратней: потому что из тех мест, которые обрабатываю повторно, или даже по третьему разу, уже начинает сочиться кровь: прорвало кожу, стало быть, грубым материалом, из которого плётка-то моя основная сделана.
Думаю себе этак отрешённо: на следующую жертву придётся какие-нибудь эластичные колготки натянуть. Чтоб кожу не повреждать. Правда, тогда не будет на видео видно следов от ударов. Э-э, ничего: что-нибудь придумаю!
Ладно, я не гордый, как уже говорил, а, вернее – писал: занимаюсь теперь больше передом, и спиной: той частью, что над талией. Работаю добросовестно, если можно это так назвать.
И вот, спустя всего сорок восемь минут (засёк!) вижу, как её головка чуть дёргается, из уст вылетает что-то вроде вздоха, и голова безвольно отвисает на подвесе.
А молодец: очень выносливая. Впрочем – на свою же голову!..
Подхожу, приподнимаю закрывшееся веко – точно, зрачок тусклый, и подкатился вверх. Готова, значит. Выдыхаю, откладываю плеть.
Осматриваюсь.
Тьфу ты, чёрт! В порыве энтузиазма я что-то совсем уж разошёлся: всё вокруг, и я сам в том числе, испачкан-таки брызгами крови, да и под ней накапала приличная лужа. Не сдержался, значит: «вложил душу» в любимое дело. А вернее – разозлился на эту козу. За её выносливость и несгибаемый характер. Теперь придётся всё замывать да оттирать. Хорошо хоть – кафель. Говорят, в таких случаях хорошо помогает Кока-кола, дескать, она оттирает любую кровь – её возят с собой в спецмашинах на всякий случай даже американские полицейские.
Я не полицейский. Поэтому на такой случай стены подвала заранее выложил кафелем. Импортным, само-собой. Пусть и дороже отечественного – зато уж с него всё смывается отлично.
Ладно, мне сюрпризы ни к чему. Поэтому пшикаю ей в лицо ещё раз из любимого баллончика, но уже гораздо меньшую дозу. Гораздо, гораздо меньшую. Опускаю верёвку, на которой она висит. Кладу тело на пол, развязываю руки – чётко подгадал, двух часов ещё не прошло. Так что кровообращение сейчас вернётся, и можно будет продолжить.
А пока
Поспи, поспи, голубка. Нас с тобой ждёт ещё обширная программа…»
Сестра Анна отложила толстую потрёпанную тетрадь в коричневом кожаном переплёте. Невидящим взором уставилась в экраны мониторов. Вот на что этот гад не поскупился – так это на обложки своих «мемуарчиков». Впрочем, не поскупился он и на «оборудование» пыточного подвала: куда там каким гестаповцам да инквизиторам!
Каждый раз, когда перечитывала проклятые «мемуары», её прошибал холодный и дико вонючий липкий пот. Да и мурашки бегали по коже, хотя элемента новизны уже давно не было: она чуть не наизусть выучила каждую страницу страшной летописи.
Но продолжала снова и снова перечитывать мерзкие до жути записки. И не только для того, чтоб лучше понять характер того уникального «сокровища», что им досталось в качестве донора. А и для того, чтоб, как ей самой казалось, проникнуться. Мировоззрением. Жизненной позицией. Логикой. И выявить побудительные мотивы.
Хотя чего их «выявлять» – он сам где-то написал, что не любит женщин вообще, и молодых и красивых в частности. Похоже, с детства у него комплекс. Не «давал» ему никто из этих самых молодых и красивых! Но это не мешало ему в зрелом возрасте трахать их обессиленные многочасовыми пытками и душевными терзаниями, тела.
Получая при этом «дикий кайф».
Эти записи, без сомнения, возбуждают и её саму. (Она не боится себе в этом признаться!) Недаром же сейчас, когда её смена закончилась, она поужинает в столовой, а затем снова вернётся в свою квартирку, разденется, пройдёт в ванну, ляжет там в тёплой воде, и…
Займётся мастурбацией. Взяв самый большой свой искусственный фаллос. Предаваясь воспоминаниям. И воображая себе всё то, что там, в дневнике…
Может, она скрытая мазохистка?..
А, может, и не скрытая?
Элиза Паттерссон нахмурилась. Проклятье! Недосмотрела!
Кожа синтезированной куклы под софитами слегка… Перезагорела!
Да и …рен с ней. Хотя… Да, клиент у них «придирчивый», но цвет кожи – самое последнее, что его волнует. Так что если будет не «персиковый», а чуть потемнее – должно сойти. А вообще – кукла готова.
Теперь загрузить в процессор в псевдочерепе основную программу поведения, и можно звонить. В отдел доставки.
На передачу данных в чип куклы ушло полминуты. Порядок. Можно все кабели отсоединять: готова заказанная их подопечным механическая секс-игрушка.
Элиза сняла трубку внутреннего телефона: Андропризон реально – большое сооружение, и без внутренней связи здесь невозможно:
– Оператор. Девять-два. Отдел доставки.
– Соединяю.
Трубку сняли после второго гудка: ну правильно, знают же.