Пристав Дерябин (Преображение России - 4)

Сергеев-Ценский Сергей Николаевич

II

Получив адрес Надежды Васильевны Невредимовой, Алексей Фомич не сразу отправился к ней: было очень много, на что хотелось ему посмотреть, и он до вечера ездил на трамвае и ходил, впиваясь во все глазами, как это было свойственно ему, художнику.

Надя и Нюра были дома, когда постучал он к ним в дверь и спросил: «Можно?»

Отворила дверь Нюра и ахнула от неожиданности, увидев того, кого никак, конечно, не ожидала увидеть, а Надя растерялась так, что не была в состоянии даже ахнуть.

Пришлось заговорить самому Сыромолотову, и он сказал:

— Когда началась такая гроза, то… даже и матерые дубы вырывает

она с корнем! Здравствуйте, Надя!.. А это, конечно, ваша сестрица младшая! Очень рад вас видеть вместе! Очень рад!

— Алексей Фомич?.. Как же вы это? — едва прошелестела Надя, а Нюра догадливо взялась за стул и слегка его подвинула к Сыромолотову:

— Садитесь, пожалуйста.

Не менее догадливо тот немедленно сел, повесив на вешалке сверх кофточки Нади свою широкополую шляпу.

Так произошло его вторжение в комнату сестер Невредимовых, и наступил момент необходимых объяснений, как, почему и зачем он появился в Петербурге.

Вечер был еще достаточно светлый — до огней оставалось еще не меньше часа. Обведя глазами всю комнату, Алексей Фомич слегка подмигнул Наде:

— Так-то вот бывает на свете! Илья Муромец тоже сиднем сидел тридцать лет, пока его не сковырнули. Ну, а уж когда сковырнули, ничего не поделаешь — совершай подвиги, Илья Муромец!

— Вы думаете ехать на войну? — почти восторженно спросила Нюра. Надя же совершенно округлила глаза, удивившись:

— Неужели, Алексей Фомич? На войну?

— Была у меня такая мысль, — очень серьезно с виду ответил им обеим, глядя то на ту, то на другую, Алексей Фомич. — Однако я на этой мысли не удержался. Отчасти ваш дедушка виноват в этом: он меня разубедил.

— Дедушка? Неужели? Вы с ним говорили, значит? Когда? — заговорили сестры, перебивая одна другую.

— Заходил к вашему дедушке, да, да, заходил… Познакомился и с вашей мамой и с вашими двумя братьями, милые оказались люди, — очень искренним тоном сказал Алексей Фомич, обращаясь к одной только Наде. — Поговорили кое о чем, письмо вашей сестры старшей там читали…

— Получили там письмо? — так и вскочила с места Нюра.

— А где же она, автор письма? — спросил Сыромолотов.

— Уехала уж в Смоленск, в свою гимназию.

— А-а, да, да, — она ведь учительница… А ваши другие братья? Кажется, трое, и все — на фронте? Писали?

Надя уловила в тоне Сыромолотова неподдельное участие, и ей стало сразу как-то легко и просто.

— Алексей Фомич, — сказала она, — я все никак не могу отделаться от какой-то… Но это чепуха, конечно!.. Я хотела выразиться: от неловкости, — неловкость уже прошла… Вы, конечно, по своим делам приехали, а что касается братьев, то пока ничего такого… Это ведь мы с Нюрой живем в комнате Николая, старшего брата, — он прапорщик, теперь должен быть в Пруссии… И Петя там же, он просто рядовой, — только они не вместе… А Вася, он полковой врач, он теперь в Галиции.

— Гм, вот так знай наших! — восхитился Алексей Фомич. — Буквально у вас, значит, целый взвод одних только братьев! Не считая полувзвода сестер… Шутка ли было воспитать такое войско, а? Нет, как хотите, а ваша мамаша — замечательная женщина. Я к ней присматривался с большим любопытством, когда был у нее в доме.

— А вы, значит, действительно были там у нас в доме? — спросила Нюра, но тут же добавила: — Я, конечно, верю вам, что были, только… — и покраснела, не договорив.

— Только не можете догадаться, зачем именно я заходил, — досказал за нее Сыромолотов. — А, видите ли, штука вся в том, что художник, когда пишет жанровую картину, бывает

людоедом… Что? Испугались? То-то!.. Пожирает людей в несметных количествах, и все ему кажется, что не сыт, что еще бы съесть дюжинку… Дело, знаете ли, простое: лицо и фигура, попавшие на картину, так ведь на ней и останутся, пока холст цел. А почему же вот это именно лицо? А почему вот эта фигура? Потому только, что под рукой не было более подходящих? Гм, гм, а вдруг есть они где-нибудь около тебя, а ты, рохля, просто не видел, — не искал, поэтому не видел! А ты поищи-ка! Не будь свистуном, которому все равно кого писать, лишь бы белых мест на холсте не оставалось. Встань-ка из-за мольберта да поищи хорошенько!.. Иванов для своего «Явления Христа народу» в Палестину поехал, а ты хотя бы около себя людей посмотрел, — может быть, нашел бы более подходящих, чем тебе представляются, — так-то! В конце концов это и называется искать, а что же еще? Вот поэтому я и воспользовался предлогом посмотреть еще и еще новых для меня людей — Невредимовых. И все-таки мне посчастливилось увидеть и вашу маму, и вашего дедушку, и двух ваших братьев студентов, и… как бы вам сказать, — кое-кто из вас уже идет у меня на холсте, да, да, — вот что должен я вам доложить, красавица!

И он положил тяжелую руку свою на белокурую голову Нюры, и вышло для него это так естественно, как будто иначе никак и ничем не мог бы закончить он своего объяснения.

— Вы когда же приехали сюда, Алексей Фомич? — спросила Надя.

— Сегодня утром, только целый день курсировал туда-сюда. И вот же мямля я какой — не купил, к вам когда шел, ни шоколада, ни пирожных, а? Что значит отвыкнуть от общества! Впрочем, эта ошибка поправимая, если у вас тут есть какая-нибудь личарда…

И Алексей Фомич вытащил из кармана портмоне и достал трехрублевую бумажку.

— Не нужно нам, Алексей Фомич, что вы! — сконфузилась Надя, а Нюра только вздохнула слегка, но этот девичий вздох уловил Сыромолотов и расхохотался так раскатисто, что прислуга Ядвиги Петровны, Варя, встревоженно приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

— Вот это и есть личарда, — представила ее художнику Нюра, и Алексей Фомич тут же протянул ей бумажку и с немалым, как оказалось, знанием дела рассказал, что она должна была купить в кондитерской к чаю.

III

Когда самовар, булки, пирожные, шоколад были принесены Варей, Сыромолотов сказал:

— Ну, друзья мои, начнем бурное чаепитие, поскольку все мы, конечно, проголодались!

И вначале оно действительно было довольно бурным: булки, пирожные и стаканы чая исчезали со стола с быстротой весьма завидной для страдающих плохим аппетитом. Но вот Надя заметила, что Сыромолотов упорно начал смотреть на шкаф с книгами, и сказала:

— Это книги Николая, он инженер, и тут все больше по его специальности книги.

— А на этажерке, должно быть, ваши? — спросил Алексей Фомич, переведя взгляд на очень простую, базарной работы, этажерку, на которой уместилось порядочно книг и тетрадок.

— Это уж наша убогость, — подтвердила его догадку Нюра.

Алексей Фомич, к удивлению сестер, встал из-за стола и начал перебирать книги на полках этажерки. Он делал это молча, и сестры, наконец, переглянулись, пожали плечами, а Надя спросила шаловливым тоном:

— Вам что-то хочется найти у нас? Веселовского или Буслаева?

— Нет, я вот вижу у вас тут книжечку с очень заманчивым заглавием «Будущее общество» некоего Августа Бебеля, — сказал Сыромолотов, вытаскивая из кипы книг небольшую книжку без переплета.