Пристав Дерябин (Преображение России - 4)
Шрифт:
— Это — самая невинная, — небрежным тоном отозвалась ему Надя, но Сыромолотов не согласился с нею:
— Невинная в каком же смысле? Название, напротив, интригующее… «Будущее» — значит, ожидаемое, то, к какому люди должны стремиться… То есть — как это у Пушкина? — «Когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся», а они вот, извольте, распрей позабывать не имеют желания.
— Странно, почему это вас заинтересовала книжка Бебеля, — удивилась Надя.
— Вот так та-ак! — протянул Сыромолотов. — Это почему же странно? Раз я пишу «Демонстрацию», то должен же я знать, почему
— Дерябин, вы сказали? А вы… вы, Алексей Фомич, разве его уже видели здесь? — до того изумилась Надя, что даже из-за стола вышла, а Нюра подхватила ликуя:
— Ну вот, Надя, я же ведь тебе говорила, что это — Дерябин, и он был у нас приставом, в Симферополе!
— Совершенно верно, — сказал Сыромолотов, — и я его отлично помню. Не о нем ли вы мне писали, Надя?
— Конечно, о нем! А что? Разве не подходит вам?
— Лучшего мне не надо, — согласился Алексей Фомич. — Если бы такого пристава не было в натуре, я бы должен был или его выдумать, как вольтеровского бога, или объехать весь земной шар, чтобы его все-таки найти!.. Должен признаться вам, Надя, что желаю видеть его воочию и надеюсь, что вы мне его покажете.
— Очень хорошо, Алексей Фомич! — просияла Надя. — Я очень рада, что вам хоть этим приставом пригодилась! Я его показывала вот Нюре, и она, представьте, вдруг говорит мне: «Я его помню, это наш, и, кажется, фамилия его Дерябин…» Вот подите же! Она его помнила, а у меня такое отвращение всегда было к этим полицейским, что я на них на всех старалась не обращать никакого внимания, значит и на этого тоже.
— А между тем не видеть его в Симферополе вы не могли, — заметил Сыромолотов, — и где-то в темных закоулках памяти у вас он остался, а иначе вы бы на него и здесь не обратили внимания… Но дело вот в чем, Надя: Дерябина вы мне покажете завтра?
— Если он будет там, где я его видела, Алексей Фомич. Он не всегда бывает… Он вообще ведь не дежурит, а только проверяет дежурных полицейских около Зимнего дворца.
— Он, мне говорили, довольно важная теперь птица, — сказал Сыромолотов и вдруг задумался: — Дерябин… гм… Откуда могла такая фамилия взяться?.. Позвольте-ка, кажется, деряба — это большой серый дрозд. Да, конечно. Есть серый дрозд — певчий, а этот, деряба, только ягоды всякие в лесу жрет летом, а зимой — рябину… А пристав этот, конечно, понимает толк и в рябиновке, как и во всякой другой наливке…
Говоря это, Сыромолотов засунул книжечку Бебеля в боковой карман своего пиджака, и Надя видела это и ничего ему не сказала, только переглянулась с Нюрой.
После этого Алексей Фомич недолго еще оставался у сестер Невредимовых. Он сказал на прощанье Наде:
— Я очень рад, что вас отыскал, и рад еще больше оттого, что у вас прелестная сестра. И подумайте только над этим: ока-за-лось, что для того, чтобы ее увидеть, я должен был приехать из Симферополя, где она жила рядом со мною, вот сюда, в Петербург! А вы еще недоумеваете, как это да по какому случаю я вдруг очутился здесь… Участь художников всегда была загадочной для умных людей разных других полезных профессий… А вы меня когда-нибудь
— Ну, разумеется! И сколько раз видела на улице! И у нас в гимназии говорили, что вы ходите «мертвым шагом», — выпалила Нюра и сконфузилась под негодующим взглядом Нади, но Алексей Фомич спросил с большим любопытством:
— А это что же собственно значит, «мертвый шаг»?
— Ну, вообще, значит, медленно очень, — объяснила Надя.
— Вот видите, как: мертвым шагом, если очень медленно! Это — прекрасно, послушайте, Нюра! Медленный шаг, конечно, никуда не годится, и вот — война…
Алексей Фомич несколько мгновений смотрел на Надю, потом вдруг добавил:
— Это значит в общем, что живопись шествует вперед шагом мертвецов, то есть не движется с места со времен, скажем, эпохи Ренессанса, а война?.. Война, конечно, движется семимильными шагами. Летать научились люди для чего же еще, как не для войны? Может быть, за время этой войны изобретет человечество еще очень многое — мысль под пушками работает молниеносно, лихорадочно… Изобретет и… зачем собственно? — В интересах будущей войны, конечно. Так от войны к войне скачками, бросками стремится к чему же человечество? К будущему обществу, когда не будет никаких войн? К «мертвому шагу»? И вот тогда-то именно и можно будет, значит, заниматься живописью на полной свободе? И на все эти вопросы я хотел бы найти ответ! Буду все-таки ежедневно читать эту книжицу на сон грядущий.
И, хлопнув рукой по карману, куда спрятал книжку Бебеля, Сыромолотов простился с Надей и Нюрой.
На прощанье он сказал номер телефона «Пале-Рояля» и условился насчет свидания на другой день.
Казалось бы, что в комнате сестер студенток после ухода шумоватого художника должна была воцариться тишина и с этажерки на стол, где только что пили чай, должны были перейти толстые книги Буслаева и Веселовского. Но книги оставались на этажерке и тишина не воцарялась.
Приезд художника-затворника в Петербург был непостижим для Нюры и совершенно невероятен для Нади, и в то же время Надя считала необходимым делать один за другим выговоры младшей сестре за то, что она позволяла себе вольничать с известным художником, точно он молодой человек и явился, чтобы пригласить ее в театр.
— Да откуда ты взяла, что я вольничала с ним? — защищалась Нюра. — Это ему, напротив, вздумалось вольничать!
— Что ты, с ума сошла? Когда же он вольничал? — изумилась сестре Надя.
— А зачем он меня по головке вздумал гладить?
— Да он вовсе и не думал гладить, что ты, во сне это видела?
— Однако же гладил! А ты, может быть, оттого и злишься, что не тебя!
— Что у тебя там в голове делается, не понимаю!
— И понимать нечего! И ничего не делается! Это у тебя в голове что-то делается, а совсем не у меня!
— И почему-то вдруг высунулась с «мертвым шагом»!
— Что же тут такого? Ну и с «мертвым», — подумаешь, обида какая! Все так говорили, вот и я сказала!.. Он и действительно так ходил: пять шагов пройдет и станет и на всех смотрит, как сыщик какой… Вообще ты сама не знаешь, к чему бы придраться, а только придираешься ко мне зря!