Пристрелите загнанную лошадь

Обухова Оксана Николаевна

Но что я знаю о правилах игры в прятки с убийцами? Ничегошеньки. Какой-то засекреченный канал связи должен иметь место. А приговоренный может не иметь сотового телефона, по которому его можно отследить и так далее.

Так врет мне Кирилл или нет? Куда он пытается меня втянуть или в его просьбе сходить за компьютером, нет ничего дурного? И как я буду чувствовать себя в последствии, если помогу ему избежать наказания — то есть взять восемьсот тысяч и скрыться?

Думаю, плохо буду себя чувствовать. Но если откажу ему в помощи, станет еще хуже. Вот ситуация-то!

И что тут выбрать?

По крайней мере, дождаться утра, решила я. Затоптала окурок в землю и вернулась на борт субмарины.

Кирилл не знал, что я почти себя уговорила, и встретил возвращение словами:

— Если хотите, я отдам вам половину денег, что хранятся на счетах. Хотите? Это много, в долларовом исчислении около полумиллиона.

Я оседлала табурет как лошадь и усмехнулась:

— А мне так кажется, что мало. Свобода получается куда дороже.

Он поверил. Удивительно, но он поверил. Мы жили в разных мирах и мыслили разными категориями.

— Сколько? Сколько вы хотите?

— Все.

— Берите. Все! Только принесите текст!

Ну, вот все и прояснилось. Приоритетным является запертый в компьютере роман. Если бы гость начал торговаться или нести какую-то чушь об абсолютной невозможности связаться с братом, не исключено, что я прекратила бы всяческие разговоры на эту тему. Но Кирилл так обрадовался возможности вернуть свой текс, что я невольно растрогалась.

— Кирилл. Вам повезло. Вы наткнулись на альтруистку. Я способна работать за идею.

— То есть… вы согласны?! Вы сходите за компьютером?!

— Куда ж от вас деться, — вздохнула я. — Только сначала спрошу — вы верующий человек?

— Да. А что?

— Крестик носите?

— Ношу. — Он расстегнул рубашку и вытянул из-под нее оловянный крестик на черном шнурке.

Шнурок и старенький, потертый крестик, мало сказать меня умилили, растрогали окончательно и до слез. Красавец в кашемировом пальто, с золотой заколкой на галстуке и запонках в четыре моих зарплаты и оловянный крестик. Бывает же такое.

— Вы сможете поклясться на кресте, что после означенного срока, придете с повинной?

— Могу.

Он был готов на все, а я хотела спать спокойно и говорить своим детям с чистой совестью — ваша мама, детки, не совершила в жизни ни одного бесчестного поступка. Может быть на первый взгляд ситуация и отдавала фарсом, но у меня и без сокрытия беглых преступников полный набор интеллигентских комплексов, главным из которых является неизживный комплекс вины. Если Кирилл Туполев через четыре месяца не придет в прокуратуру, это останется на его совести. Я не хочу ворочаться в бессонной постели, собирая в кучу грехи и размышляя — а правильно ли я поступила тогда-то и тогда-то, а нельзя ли было поступить иначе? Я бы предпочла спать спокойно, и клятва Кирилла нужна мне как таблетка димедрола. Что произойдет дальше, один Бог ведает, но я сделала все возможное. Не отказала в утешении грешнику, дала приют гонимому и вообще, была на высоте.

— Клянитесь.

— Софья, я обещаю вам,

что через четыре месяца или раньше, как только закончу дела связанные с изданием рукописи, я сам приду в милицию. — Он перекрестился и поцеловал крестик.

Пафоса не чувствовали ни он, ни я. Мы были абсолютно серьезны. В этом было что-то из детства — каждый, кто хотя бы раз строил с приятелем «домик» из диванных подушек и одеяла, вспомнит, как звучат самые невероятные рассказы и признания в темноте и тесноте, когда голова приближена к голове, когда можно признаться во всем до самого конца, не опасаясь устыдиться пылающих щек или слезы, пущенной в ответ. Мы сидели среди ящиков, как в детском «домике», нас окружала тишина, и темнота скрывала наши лица.

— Ну? Теперь вы сходите за ноутбуком?

— Да. Но завтра.

— Почему?

Положа руку на сердце, я могла бы ответить — утро вечера мудренее, — но озвучила совершенно другую, практичную мысль:

— Ночью не присылают медсестру из лечебницы.

— Ух, ты черт, — Туполев треснул себя по лбу. — Действительно не присылают. Отлично соображаете, Софья. И почему вы с такой головой пивом торгуете? Вам бы заводом руководить…

— Спасибо. — Отношения двух детей под одеялом — комплименты и признания, — находились в развитии. — Кто-то из нас должен был сохранить трезвость мысли.

— Кстати о трезвости, — вспомнил Кирилл и дотянулся до бутылки с водкой. — Предлагаю выпить на брудершафт.

— Я на работе, — отказалась я. — Но могу чокнуться минералкой.

Наливая себе в пластмассовый стаканчик, Туполев бормотал:

— Надо же как мне повезло вас встретить… — Сомнительное, на мой взгляд везение. Лучше бы он ехал сейчас в Москву, а не устраивал проверок собственной жене. — Вы и козу доить умеете… А если, — он поднял стаканчик на уровень глаз и посмотрел через него на меня, — я предложу вам уехать вместе со мной?

— Предложите, — я протянула руку со стаканчиком минеральной воды.

— Сначала брудершафт.

Мы переплели руки, неловко выпили и еще более неловко встретились губами на секунду.

— Ты сможешь уехать со мной?

— Куда?

— Не важно, куда-нибудь.

— Вы будете…

— Стоп. Мы уже на «ты».

— У меня водка была понарошку, — улыбнулась я.

— Не играет роли. Пили брудершафт. Так что там с твоим вопросом?

— Я представила, как буду доить козу, пока ты пишешь свой роман. Забавно. Идиллическая картинка — отпуск на четыре месяца.

— Да, — погрустнел он, — всего лишь…

— Только не предлагай мне ждать тебя из заключения!

— Как ты догадалась?

— Мы три часа дышим одним воздухом и впитываем мысли.

— Быстро. Мысли Беллы я не научился впитывать и за пять лет. А жаль.

— Я буду тебе писать. Одно письмо в месяц.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Он привстал с ящика и потянулся ко мне.

Пожалуй, это через чур, решила я и ушла в сторону. Не удержав равновесия, он вытянулся вдоль прилавка и уткнулся головой в коробки с «Волшебной Фантазией».