Пристрелочник
Шрифт:
«Слаб на баб»? «Но он не дозволял женщинам владеть его умом» — из жития Боголюбского. «И за борт её бросает. В набежавшую волну» — из песни про Степана Разина.
— Ты придёшь. Когда я позову. И сделаешь. Что я велю.
— Д-да. Г-господин.
Она сидит красная, чуть кивает головой в платочке. Тоже успела, вскользь, краем глаза оглядеть застолье. Ей стыдно, страшно, неизвестно. Она ждёт какого-то моего очередного причудливого «психа».
Мои решения иногда совершенно неожиданны, непредсказуемы для туземцев. Просто потому, что я вижу иное, знаю иное, имею
«— Ты что?! Краёв не видишь?! — Я свои — вижу. А что ты моих не различаешь — твоя печаль».
Как это грустно. Когда тебя не понимают. Когда никто не может одобрительно подмигнуть или укоризненно вздохнуть. Потому что не может оценить твои успехи или неудачи. Не видя твоих «берегов», твоих границ.
Я — опечален, она — ждёт. Возможно — приказа лечь на стол и публично отдаться. Возможно — мне. Под восторженные крики, клики и вопли подпившей толпы. Возможно — всей толпе. Возможно — с последующей посадкой на кол. Каковая технологическая возможность была внезапно продемонстрирована сегодня днём. Казнь за мятеж.
За своеволие — любое наказание. Да и вообще: воля господина — превыше всего. Любая. И это — радость. Радость служения. Истинного и всеобъемлющего. «Отдай самоё себя». А для этого: «Познай самоё себя».
Задание мачехи Золушке перед балом — очень полезно. Что ты хочешь? Что ты можешь? Что для тебя важно? Что — важнее всего? Какую цену готов платить?
Гапа, по-прежнему не поднимая глаз, тянется рукой к узлу платка — развязать. Уже говорил: женщины здесь начинают раздеваться с головного убора.
Я останавливаю, поднимаю её лицо, чуть глажу пальцами. По щекам, по губам… У неё на глазах выступают слёзы.
— Ну-ну, Гапушка, полно красавица, полно грустить да злобится. Устала, бедненькая, суматошный был денёк, притомилася. Иди-ка к себе, отдохни, выспись.
Она судорожно вздыхает, начинает подниматься… и вдруг целует мне руку.
Нет, это не «поцелуй господской длани», это… просто прикосновение, просто… прижать ладонь к щеке, к губам.
Замереть. Очистить душу. Поверить в прощение. Вздохнуть.
Ушла.
Какая женщина! Так бы и… и не отрывался.
Так. О чём это я тут?
Провокация прошла успешно. Управляемость восстановлена. Вредные сомнения одного из ключевых персонажей моего окружения выявлены и устранены. В будущем, в критических ситуациях — поведение будет более… исполнительным.
Последней, хватанув стопку «крепкого на бруньках», выбирается Домна. Она в конфликт не лезет. Просто типа вспомнила о делах на поварне. А вот Мара и не собирается уходить. Наоборот — облизывается на Сухана.
Ещё за столом — «бабушка-прошмандовка» из брошенных войском. И 6 бритеньких полонянок. Устало однообразно повизгивающих с закатившимися уже глазами в ошалении от непрекращающихся прикосновений множества мужских ручонок со всех сторон во всех плоскостях.
Пора сваливать. Начальство не должно перегружать отдых подчинённых своим присутствием.
— Ивашко. Остаёшься
Ивашко поступил классически: отделил «а поговорить?» от «а повеселиться?». Желающие поесть и выпить остались за столом. Пятерых язычниц загнал в пустой балаган, и стал запускать народ. В порядке выслуги лет и социального статуса. Контролируя процесс, прежде всего — по критерию гигиены и отсутствия членовредительства. Сходно с системами контроля, использованных в вермахте, рейхсхеере и дай-Ниппон тэйкоку рикугун. Отечественный опыт… как-то не вспомнился.
Эффективность участников оценивалась коллективно. Как на новгородском вече — восторженными или презрительными громкими возгласами: «кто кого перекричит». Естественно возникший в таких условиях элемент соревновательности едва не привёл к появлению тотализатора. Не случилось исключительно из-за отсутствия наличных денежных средств у «участников забега» и зрителей.
Наша «бабушка-прошмандовка» добровольно и с большим интересом приняла на себя часть обязанностей. Особенно — в части проведения предварительных водных процедур молодым соискателям.
Разнообразные комменты в её исполнении, рассказы об обширном «боевом прошлом», забавные истории из личных «трудовых подвигов», подвигли молодёжь на экзерсисы, негативно оцененные Ивашкой. Однако «ростовский обычай», известный всему русскому войску в исполнении Новожеи и хорошо усвоенный нашей «бабушкой святорусского секса», был широко внедрён и многократно опробован. Наряду с более традиционными методами.
В целом — праздник удался. Все желающие получили массу позитивных ярких впечатлений. Общий эмоциональный фон в коллективе резко улучшился, что обеспечило заметный рост производительности труда и укрепление исполнительской дисциплины. Ребятки ещё несколько дней хихикали, вспоминая подробности своих похождений. Многие пожелали повторить, продолжить и разнообразить.
Тут я снова воспользовался опытом «всего прогрессивного человечества». Из множества разных примеров первым на ум пришёл Освенцим:
«Система мотивации для узников концлагерей, обычно именуемая Frauen, Fressen, Freiheit (бабы, жрачка, свобода), была введена в мае 1943 года. Для ударников производства предусматривалось особое вознаграждение: право на более частую переписку, дополнительное питание, возможность приобретать сигареты, и даже увольнения из лагеря (для узников германской национальности). Самым трудолюбивым и послушным выдавались боны стоимостью в две рейхсмарки на посещение лагерного борделя».
У меня тут ничего в части Fressen, Freiheit — нет. Остаётся только одно. Не использовать хоть какую мотивацию к интенсивному труду — загубить людей. «Я готов подписаться на любой кипеж, кроме голодовки» — голодовка и так у нас маячит постоянно. Рейсхмарок у меня нет, но неплохо пойдут и напиленные из дерева кругляши с вырезанными номерами. Которые выдают «передовикам производства».