Пристрелочник
Шрифт:
С сотню убили люди, ещё сотню Курт задавил. Ушли. Потом три дня наводили порядок. Теперь я понимаю, почему белка так дёшево ценится — 18 шкурок на дирхем. Сама к человеку приходит, только дубинкой не промахнись.
Снова вопят. Вот же…! Среди бела дня, когда народ, после ночной заготовки и утренней разделки, с берега рассосался, на их место пришла стая волков. Нормальные лесные волки. Жрут птичью требуху и головы. Бить их сейчас бестолку — мех клочковатый, ещё не поменяли.
Дуракам, которые вопили:
— Волки!
промыл мозги. По теме: чистота на рабочем месте. И проистекающие от её отсутствия личные оторванные головы. Или — волки, или — я, но кто-нибудь оторвёт.
— Что ты орёшь?! Волк тебя не тронет. Ты для него, по сравнению с гусиными потрошками — невкусный.
Но Могута прав: прикармливать «серого разбойника» — нельзя. А волки — не единственные «санитары леса». По Стрелке носятся стаи воронья. Умная птица — рвёт съедобное только у тех, кто её боится. Боятся всё больше: вороньё наскакивает уже не по одному. Наверху, на нашей мусорке, прямо у поварни, возится пара лис. Теперь осталось только медведей стадами дождаться.
Экология, факеншит! Зверьё делает подкожные запасы на зиму. Жрут… как перед смертью.
— Могута, а скажи-ка ты мне: скоро ли у волков линька закончится?
— Да-а… это — да… но я со здешними волками… не… это — не… не знаком. Вот были бы тут наши… которые Пердуновские… те — да… тех я — всех… а этих… этих — не…
«Во-от такие! Но — по три. Но — вчера. А эти… — совсем даже нет. И — по пять. Но — сегодня» — опять исконная посконность по Жванецкому?
Совсем мужик в лесу одичал. И как он своих охотников учит? А с другой стороны: о чём в лесу разговаривать? Там смотреть-слушать надо.
— Давай — конкретно. Две недели? Четыре? Шесть?
— Эта… две… а может — шесть.
Мы устроили три мусорки веером, версты за три от селения. Вытащили туда все «пищевые отходы». Получились кормушки для множества лесных хищников. Ух как они там… лопали! И отбросы, и друг друга. Даже несколько медведей туда приходило. Четвероногие «халявщики» в течении следующего месяца одели «зимние шубы». Которые мы с них сняли.
А вот что из воронья сделать полезного — так и не придумал.
Поддерживать гигиену в лагере во время «поколки» — тяжело и трудоёмко.
Забавно. В традиционных попаданских историях попандопуло приходит в чистенькое. Либо — в грязненькое, но сразу становящееся чистеньким. Или, хотя бы, привычным для принюхавшегося, приглядевшегося ГГ. А у меня наоборот: было же красивое чистое место! А теперь, под моим чутким руководством, всё загадили. Просто потому, что люди. Да если бы только люди так себя вели! Шимпанзе гадят под себя и не ночуют два раза в одном гнезде. И как при таких… «естественных обычаях» — города строить?
Коллеги! Чем вы гребёте по пляжу? Пятернёй? Когда нужно убрать разбросанные гусиные головы и валяющиеся утиные кишки? А я
Но когда ж стройкой-то заниматься?!
Часть 68
«Их сёла и нивы за буйный набег обрёк я…»
Глава 368
Едва начали редеть птичьи стаи — принесло стаю хомом сапнутых. В смысле: осенний Окский караван.
Осенью прошлого года, когда эмир Ибрагим занял Стрелку военным отрядом и начал строить Бряхимов, большинство «восточных людей» быстренько свалило на Восток. Весной каравана с Низу не было — война. Но кое-какие купцы оставались. Теперь, проведя в Русской земле почти два года, а иные и поболее, они возвращались восвояси. В немалом, надо сказать, количестве.
Мирный договор между Булгаром и Русью ограничил срок пребывания чужеземца и иноверца 40 днями.
Никто, кроме самого Боголюбского, который и навязал данное условие, исполнять этот пункт договора не собирался. Но и он не мог — не с кем. Купцы-мусульмане разбежались из Ростова-Суздаля-Владимира ещё прошлой осенью. Многие — в Рязанские и Муромские земли. Теперь и эти уходили с Руси. От греха подальше.
Ещё одно условие договора состояло во взаимном освобождении рабов. Русские должны были отпустить всех похолопленных булгар, сохранивших ислам.
Снова: никто не собирался исполнять это условие. Либо холоп — не булгарин. Суваш, буртас, удмурт… Либо — булгарин, но уже крещёный. Возможно — предварительно поротый до осознания. В смысле: до добровольного крещения. То есть — русский человек. Либо вообще: «А мы про такое и не слыхали!».
Я здесь толкую о выполнении договора русскими князьями. Но, судя по тому, что мимо Стрелки отнюдь не валят толпы народа из Булгарии, там — так же.
Вывод… Блин! Это что — новость?! Никакое соглашение не исполняется, если обе стороны не находят в нём существенных выгод. Или существенных опасностей — в неисполнении.
«Бумага — сама не ходит» — старая бюрократическая мудрость. Так я вам больше скажу: и у средневекового пергамента ног — тоже нету. Хоть бы на нём и печати государей стояли.
Короче: вылез я на штабель брёвен от муромских дощаников в паре вёрст выше Стрелки. Поднял стяг с рябиновым листиком и давай размахивать. Типа: вот он я. Подходи — не бойся!
Насчёт продолжения: «уходи — не плачь»… как получится.
У меня за спиной — две версты замусоренного берега, коптильни, пух с перьями, сарайчики, на реке — пара лодок с бойцами и Чарджи, за штабелем Любим с десятком стрелков, Салман с десятком мечников, Курт… со своими зубами, Николай с парой приказчиков…