Приступить к ликвидации
Шрифт:
– Когда вы видели Климова в последний раз?
– В январе.
– У него твердая связь с бандой?
– Он наводит.
– Адрес?
– Московский. Остоженка, б, квартира 25. Дача у него в Кратове, на Лучевой, дом 11. Телефон на даче И-1-17-21. Домашний Г-1-31-19. Все, сказал Шаримевский, - все, мне больше добавить нечего.
– Сколько человек в банде?
– Этого не знаю.
– Место дислокации?
– Тоже не знаю.
– Откуда они взяли фургон и форму?
– Климов говорил, что остановили на дороге
– Кем убитых?
– Ими, конечно.
Он произнес это настолько спокойно и устало, словно говорил о разбитой чашке или сломанном стуле.
– Вам нечего добавить?
– Нет.
– У тебя готово, Игорь?
– Да.
– Подпишите.
Шаримевский достал черепаховый футляр с бриллиантами на крышке, вынул очки в золотой оправе. Читал долго и внимательно. Потом взял карандаш и подписал.
– Все верно?
– Да.
– Пойдемте.
В комнатах сотрудники милиции упаковывали вещи.
– Не жалко добра, папаша?
– весело спросил Никитин.
– Наживал, копил, и все прахом.
– Вещи - тлен, - назидательно ответил Шаримевский, - главное - душа, она вечна.
– Вот ты, папаша, о ней и подумай, у тебя время будет.
– Прекратить, Никитин, - оборвал лейтенанта Данилов.
Вечером он стоял у Невы. Глядел на темное полотно льда, на морды сфинксов, истертые веками, на гранит набережной и думал о высоте человеческого мужества. Он мало пробыл в Ленинграде, совсем мало, но того, что увидел он, вполне могло хватить на целую жизнь.
– Разрешите прикурить, товарищ подполковник, - рядом с ним стоял молодой морячок в бескозырке, винтовка за плечами, пулеметные ленты крест-накрест через грудь.
И у Данилова защемило сердце. Из далекого восемнадцатого пришел к нему этот парнишка со светлой челкой.
Значит, продолжается подвиг, а следовательно, продолжается жизнь.
МУРАВЬЕВ
Они уезжали с Даниловым поездом. Никитин повез Шаримевского в Москву на самолете. Начальник Ленинградской милиции договорился с военными, и они взяли арестованного с конвоиром на проходящий борт. Сквозь разбитый вокзальный купол просвечивали звезды, особенно яркие в полной темноте. Муравьеву казалось, что они медленно опускаются на город, как ракеты на парашютах, и что это не вокзальный купол, а залатанное небо над его головой. Он мысленно представил себе обратную дорогу, Волховстрой, потом Ярославль, потом Москва, и позавидовал Никитину, который завтра уже будет дома.
Они попрощались с Трефиловым, сели в душно натопленный вагон, и поезд тронулся. Игорь отодвинул маскировочную штору. За окном лежала темная земля, только звезд на небе стало больше, и они постепенно отдалялись от него. Протяжно и грустно прокричал паровоз. Он увозил их в темноту ночи, в неизвестность. Новый день, к которому они так спешили, мог стать последним в его жизни и в жизни Данилова.
БЕЛОВ
Он отрабатывал связи Минина. Пять страниц машинописного текста с фамилиями и адресами.
Целый день Сергей
Аккомпаниатор Мондрус Виктор Исаакович был на концерте в госпитале. Домработница Глебова Вера Ивановна была с женою Минина в Сандуновских банях. Полковник Калашников - в комендатуре. Концертмейстер Альберт Францевич Цоо - в Москонцерте. Поэт-песенник Лебедев лежал больной. Композитор Строков - в поездке на фронт. Администратор Москонцерта Климов возил группу в воинскую часть. Врач Либерзон - в больнице.
Почти у всех людей, перечисленных в списке, было алиби. Но Белов продолжал проверять каждого и уцепился за то, что Климов часто ездил в Ленинград. Это была хоть и слабая, но зацепка. Сергей начал отрабатывать связи Климова и из документов выяснил, что он был женат на Кире Розановой. Это уже было кое-что. Но мало ли кто на ком был женат? Брак Климова и Киры Розановой еще ничего не доказывал.
Пожили, пожили да и разошлись. По документам все выглядело именно так.
Сергей позвонил Минину. Телефон долго не отвечал, длинные басовитые гудки бились в эбонитовой трубке.
Но Белов не разъединялся, ожидал ответа.
Наконец женский голос ответил:
– Да.
– Можно Александра Петровича?
– Это из филармонии?
– Нет, из милиции.
Женщина на том конце трубки помолчала некоторое время, потом сказала:
– Минутку.
Белов уже знал, что Минин недавно вышел из больницы, что состояние его удовлетворительное и дело явно идет на поправку.
– Слушаю, - подошел к телефону Минин.
– Александр Петрович, старший лейтенант Белов из МУРа беспокоит. Вы бы не смогли уделить мне полчасика?
– Когда?
– Да прямо сейчас.
– Приезжайте.
Дверь Сергею открыла высокая красивая женщина.
– Что же вы не спрашиваете, кто там?
– поинтересовался Сергей.
Женщина улыбнулась:
– А нам, товарищ старший лейтенант, уже некого бояться. Взяли все, что могли. Вы проходите, Александр Петрович ждет.
Минин сидел в кресле. Одет он был в темную байковую пижаму.
– Вы уж извините меня, - сказал он, - пока еще в себя прийти не могу.
Певец был желтовато-бледным, сложное переплетение бинтов окутывало голову.
– Вы садитесь, - пригласил он Белова.
Сергей сел.
– Слушаю вас.
– Минин потянулся за папиросой.
– Александр Петрович, вы знаете Климова?
– Конечно. Очень милый человек, наш администратор.
– Вспомните, перед вашим...
– Сергей сбился, не зная, как сказать.
– Вы имеете в виду перед ограблением?
– усмехнулся Минин.
– Да, Климов заходил. Говорил о каком-то концерте в госпитале.
– А вы не заметили ничего необычного?
– Пожалуй, нет. Только я дал согласие Климову, а утром позвонил в филармонию уточнить. А мне сказали, что ничего об этом концерте не знают. Правда, у нас такое бывает.