Приступить к ликвидации
Шрифт:
Данилов смотрел на него, понимая, что чувство страха умерло в этом человеке. И он стоит на самом краю, когда безразлична жизнь, не страшна смерть. Сейчас в нем живет только тоска-усталость.
– Где краденые вещи, Климов?
– На чердаке.
– Вас проводят туда.
Климов встал, надел очки и равнодушно, как автомат, пошел за оперативниками.
А Данилов никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже слышал его голос.
КЛИМОВ
Вот и все. Вот и все. Конец. Теперь
Они поднимались на чердак. Лестница скрипела под ногами, отсчитывая шаги.
Карманные фонари осветили недостроенную крышу.
– Где?
– спросил оперативник.
– Вон сундуки.
– Помоги-ка, - попросил оперативник товарища.
Они попытались сдвинуть сундук.
– Тяжелый, стерва.
Климов стоял у края крыши, внизу лежали под снегом кирпичи, которые он запас еще до войны, надеясь отделать дачу.
"Надо быть мужчиной", - сказал он про себя и головой вниз, как в морс, прыгнул в темноту.
ДАНИЛОВ
Он стоял у распростертого тела. Кровь из разбитой головы выкрасила снег в черный цвет.
Данилов смотрел на труп Климова, и тяжелое предчувствие беды захватывало его.
– Уберите. И следы закройте.
Иван Александрович поднялся наверх, где милиционеры делали опись изъятия вещей. Сел на диван. Ну что теперь делать? У трех квартир засады, здесь тоже. А если они не придут? Тогда все прахом. Тогда никому не нужны их жертвы и нервы. Никому. Потому что в работе оперативника важен только конечный результат.
Люди работали, переговариваясь шепотом, боясь попасться на глаза начальнику отдела. А он каменел лицом, ненавидя и мучаясь. И вдруг Данилов услышал внизу голос Климова. Это было как в бреду, как в дурном сне. Голос был отчетлив и весел.
– Кто?!
– крикнул Данилов.
В комнату поднялся Белов.
– Я говорил, товарищ подполковник.
– Вот и хорошо, - Данилов засмеялся и смеялся долго.
А вокруг стояли ничего не понимающие сотрудники.
– Вы чего, Иван Александрович?
– встревоженно спросил Муравьев.
– Игорь, - засмеялся Данилов, - у них голоса похожи, как две гильзы от нагана.
Никитин подмигнул Белову и покрутил пальцем у виска. Мол, чокнулся начальник. Точно чокнулся.
– У кого?
– спросил Муравьев.
– У Белова и Климова? Ну и что?
– Кира будет звонить по телефону.
Они целый час репетировали текст и просящие интонации Климова.
В качестве эксперта с поста ВНОСа был вызван опертехник, слушавший первый разговор.
Наконец после трех телефонных бесед он сказал:
– В цвет. Тебе, Белов, в театр надо поступать.
Шло время, трещали дрова в печке, телефон молчал. Он зазвонил около двенадцати.
–
– Это я.
– Кира, Кира, где ты?
– Где надо.
– Когда ты придешь ко мне?
– Дело говори, дело.
– Эти три точки отменяются.
– Почему? Мы готовы.
– Есть дело лучше.
– Какое?
– Район собрал в фонд обороны много ценностей и денег. Их повезут завтра утром. В восемь машина "эмка" должна пройти сорок второй километр. Там лес, Кира, пустой проселок, шоссе ремонтируют.
– Охрана?
– Один инвалид. Шофер наш человек, он уйдет с вами. Когда ты придешь, Кира?
– Завтра.
"Ту-ту-ту", - запела трубка.
У Данилова длинно и мучительно заболело под лопаткой, он осторожно сел на диван, старясь не дышать. Боль ворочалась в его большом и сильном теле, то затихая, то возвращаясь.
И он с грустью подумал, что еще две-три такие операции - и он вполне может отдать концы. Как быстро это пришло к нему, быстро и неожиданно. Первый приступ - в райцентре летом прошлого года, сейчас второй.
Обидно умереть в больнице. Не солдатская это смерть. А впрочем, везде обидно умирать. Смерть она и есть смерть. Дальше ничего не бывает.
– Вам плохо?
– участливо спросил Белов.
– Ничего, Сережа, ничего.
Данилов встал и подошел к телефону, нужно было блокировать дорогу.
ДАНИЛОВ (утром)
Из "эмки" они вынули заднее сиденье, настелили брезент, и там разместились Никитин и Белов с автоматами. Свой автомат Данилов держал на коленях, ощущая его тревожную тяжесть.
Быков вел машину, мрачно глядел в окно.
– Ты наган в карман переложи, - посоветовал Данилов.
– Уже.
– Смотри, Быков.
– А чего смотреть, мне не впервой.
Дорога была пуста, изредка торопились куда-то полуторки с газогенераторными баками по обе стороны кабины. Данилов был спокоен, он волновался всегда накануне, перед началом операции.
Один его приятель, известный боксер, рассказывал:
– На ринг иду, еле ноги передвигаю от волнения. Как только коснусь канатов рукой - все. Спокоен. Готов драться.
Вот и он сейчас коснулся канатов рукой.
– Долго еще?
– спросил сзади Никитин.
– Лежи, - буркнул Быков, - скоро.
– Так ноги затекли.
– Терпи.
Поворот. Табличка с цифрой "сорок два".
Быков свернул на проселок. Начался лес.
Санитарная машина стояла, уткнувшись носом в сугроб. Женщина-военврач бежала навстречу "эмке", размахивая руками.
Данилов передернул затвор автомата. Он подался мягко и свободно. Патрон ушел в ствол. Быков затормозил, открыл дверцу, вышел.