Присяга десантника
Шрифт:
Майор закурил и на несколько секунд замолчал, затем снова повернулся к грузину.
– Придется и мне сдержать данное Георгадзе слово, – сказал Батяня уже обычным голосом. – Я вспомню о нем и его преступном сотрудничестве с Лачиным только послезавтра. У него есть два дня, чтобы покинуть Грузию. Я надеюсь, что и в этой части своего обещания он будет также честен. Впрочем, это будет в его личных интересах, так что мне не стоит переживать.
– Это точно, – подтвердил Давид и потянулся к консервам, которые Батяня разложил на обрывке газеты. Задержанный принялся
– И что на этот раз тебя рассмешило? – с набитым ртом поинтересовался грузин.
Майор продолжал смеяться, а затем ткнул в него указательным пальцем и сквозь смех пробормотал:
– Ты! Ты так смешно лопаешь и, главное, ужасно заразительно, а ведь еще недавно на тебе лица не было!
Давид растянулся в улыбке:
– Знаешь, все в жизни меняется. Пару часов назад я вообще понятия не имел о том, как мне быть дальше. Все было в черных красках. Мать похищена, а выкуп в пятьдесят тысяч долларов казался для меня чем-то из области фантастики. С таким же успехом у меня могли попросить и несколько миллионов, я бы вряд ли почувствовал разницу. Но внезапно все перевернулось вверх тормашками, и вот сейчас я чувствую себя вполне счастливо, хотя это звучит глупо. Такие слова обычно не произносят, находясь на дне сырой ямы и с часовым наверху.
Батяня внимательно выслушал речь товарища и принялся наливать очередную порцию чачи. Налив полный до краев стакан, он уже во второй раз протянул его Джабелия. Тот не спешил брать его в руки.
– Так я вроде пить и не собирался, – с ухмылкой сказал он, глядя на Батяню.
– Ну а теперь выпьешь? – своим командным голосом спросил десантник.
– Теперь – да, – подтвердил собеседник, взяв стакан.
Батяня тем временем наполнил и свой. Затем поднял руку вверх, собираясь сказать тост, но долго говорить ему не хотелось, и он ограничился простым:
– За нас!
Выпив, они накинулись на закуску с удвоенной силой. Сейчас консервы казались им самым вкусным лакомством, которое можно только вообразить. Лавров, вытирая руки мятым носовым платком, обратился к Давиду:
– Слушай, а что ты после училища делал? Куда тебя нелегкая занесла?
Тот задумался:
– Ты знаешь, всякое было. Особенно трудно было первое время. В элитные войска меня не взяли, служил в Грузии, пару лет в России... Помотался, в общем.
– Ну, это понятное дело, – протянул Батяня. – Я ведь тоже – как белка в колесе кручусь, а до сих пор всего лишь майор. А все из-за характера своего.
Разговор снова пошел о былых временах: учебе, службе, боевых действиях. Они сидели и, периодически обновляя свои стаканы, говорили о всякой всячине. Выпитое потихоньку давало о себе знать, голоса их стали громче, а речь медленнее. Они вспомнили немалое количество забавных историй, связанных с их совместной учебой... Лавров почувствовал, что немного захмелел.
– Ладно, – оперся он о стену, – хватит пока войны и прочей ерунды. Давай как в мирное время, например, песню споем.
– А почему бы и не спеть, – тут же поддержал его
– Ого?! – удивился майор. – Ну, ты давай начинай, а я подхвачу.
– «Степь да степь кругом», – торжественно объявил грузин и запел.
Голос у него был прекрасный, и запел он поначалу громко, но тут же опомнился, снизив тон, – не на концерте. Батяня, делая еще глоток, сразу не вступил, а подхватил со второго куплета. Дуэтом они допели до конца. Майор был весьма доволен и задумался над следующей песней, которую можно было исполнить. Джабелия совершенно расслабился и сидел, думая о чем-то своем.
– Стой, – произнес Батяня и оживился: – Давай споем «В смертный час».
Давид в раздумьях пожал плечами и сделал глоток прямо из бутылки.
– Не жизнеутверждающе совсем. Мрачно как-то, – ухмыльнулся грузин.
Батяня, услышав такой комментарий, тихонько шмыгнул носом и задумался.
– Да, действительно мрачновато, – согласился он с товарищем, которому еще неизвестно сколько предстояло мытариться.
Десантник снова принялся перебирать в памяти знакомые ему песни, и вдруг его словно осенило. Он выкинул указательный палец вверх и принялся им трясти.
– Вот что, давай я лучше вашу спою ? «Сулико». Тоже не очень веселая, но лиричная. И очень даже кстати в данной ситуации. Подхватывай.
Джабелия, которому, понятно, нравилась эта мелодия, ничего не имел против. Батяня закашлялся, словно настраивая голос, и, сдвинув брови, затянул песню. У него неплохо получалось, и зиндан наполнился чарующими звуками народной песни.
Майор пел очень душевно. Помогая себе руками, Лавров становился похожим на оперного певца, исполняющего главную арию. Оба друга пели, пока сверху не послышался какой-то шум. Десантник тут же притих, бросив взгляд на Джабелия. Они оба напряглись, вслушиваясь в происходящее снаружи. Оттуда донесся топот армейских сапог, отчетливо зазвучали голоса. Говоривших явно было двое.
– Он сказал, что ненадолго, товарищ генерал. Я его сейчас позову, – послышались сбивчивые объяснения охранника.
– Я ему покажу «ненадолго!» – грохотал голос.
Батяня тут же опознал Славина. Судя по крикам, генерал был не в духе. Батяня быстро принял серьезный вид, пристально всматриваясь вверх.
Буквально трясясь от негодования, Славин появился на краю ямы.
– Майор, да как ты посмел пить с пленным врагом? – заорал он.
Десантник отставил недопитый стакан и, посмотрев на внезапно появившееся начальство, тихо вздохнул:
– Эх, такую песню испортил.
Выпрямившись во весь свой рост, Батяня сказал:
– Товарищ генерал, во-первых, он – не враг... А во-вторых, есть соображения насчет Лачина.
– Да?
– Так точно.
Славин немного успокоился и произнес:
– Так, майор, живо наверх, и чтобы в последний раз я наблюдал такую самодеятельность.
– Держись, Давид, все будет хорошо, – Батяня, подмигнув Джабелия, схватил свой вещмешок и полез наверх.
Когда майор был уже снаружи, грузин услышал обрывки фраз: