Присяга простору
Шрифт:
из круглых дырочек текли.
И, обволокиутый туманом,
в дыханьях мяса и муки,
граненым пристальным стаканом
Я резал белые кружки.
Прилипла к мясу строчка текста,
что бой суровый на земле,
но пела печь, и было тесно
кататься тесту на столе!
О год тяжелый, год военный,
24
ты на сегодня нас прости.
Пускай тяжелый дух пельменный
поможет душу отвести.
Пускай назавтра
и снова горестный паек,
но пусть — мука на лицах девок
л печь веселая поет!
Пускай сейчас никто не тужит
и в луке руки у стряпух...
Кружи нам головы и души,
пельменный дух, тяжелый дух!
1956
АРМИЯ
Е.
И.
Дубининой.
В палате выключили радио,
и кто-то гладил мне вихор...
В зиминском госпитале раненым
д а в а л концерт наш детский хор.,
Уже начать нам знаки д е л а л и.
Двумя рядами у стены
стояли мальчики и девочки
перед героями войны.
Они,родные, к
некрасивые,'
с большими впадинами глаз
и сами ж а л к и е,
несильные,
смотрели с жалостью на н а с /
В тылу измученные битвами,
худы, заморены, бледны,
в своих пальтишках драных
были мы
для них героями войны.
О, взгляды долгие, подробные!
О, сострадание сестер!
Но вот: «Вставай, страна огромная!»
25
запел, запел наш детский хор.
А вот запел хохол из Винницы.
Халат был в пятнах киселя,
и войлок сквозь клеенку выбился
на черном ложе костыля.
Запел бурят на подоконнике,
запел сапер из Костромы.
Солдаты пели, словно школьники,
и, как солдаты, пели мы.
Все пели праведно и доблестно—>
и няня в стареньком платке,
и в сапогах кирзовых докторша,
забывши градусник в руке.
Разрывы слышались нам дальние,
и было свято и светло...
Вот это все и было —Армия,
Все это Родину спасло.
1958
Ошеломив меня, мальчишку
едва одиннадцати лет,
мне дали Хлебникова книжку!
«Учись! Вот это был поэт...»
Я
тихо принял книжку эту,
и был я, помню, поражен
и преднеловьем, и портретом,
и очень малым тиражом.
Мать в середину заглянула,
вздохнула: «Тоже мне добро...» —
ио книжку в «Правду» обернула,
где
Я в магазин, собрав силенки,
бежал с кошелкою бегом,
чтоб взять по карточкам селедки,
а если выдадут — бекон.
ф
20
Ворчал знакомый: «Что-то ноне,
сынок, ты поздно подошел...» —
и на руке писал мне номер
химическим карандашом.
Занявши очередь, я вскоре
косой забор перелезал,
и через ямины -и взгорья
я направлялся на вокзал.
А там живой бедой народной,
оборван и на слово лют,
гудел, голодный и холодный,
эвакуированный люд.
Ревел папан, стонали слабо
сыпнотифозные в углах,
и ненричесанные бабы
сидели злые на узлах.
Мне места не было усесться.
Я шел, толкаясь, худ и мал,
и книжку Хлебникова к сердцу
я молчаливо прижимал.
3955
НАСТЯ КАРПОВА
Пимчти Г.
Дубининой
Настя Карпова, паша деповская,
говорила мне, пацану:
«Чем же я им всем не таковская?
Пристают они почему?
Неужели нету понятия —
только Петька мне нужен мой.
Поскорей бы кончалась, проклятая..,
Поскорей бы вернулся домой...»
Настя Карпова,
Настя Карпова!
Млели парни, чумели чины.
21
Было столько в глазах ее карего,
что почти они были черны!
Приставали к ней, приставали,
с комплиментами каждый лез.
Увидав ее, привставали
за обедом смазчики с рельс.
А один интендант военный,
в чай подкладывая сахарин,
с убежденностью откровенной
звал уехать на Сахалин:
«Понимаете,
понимаете —
это вы должны- понимать,
вы всю жизнь мою поломаете,
а зачем ее вам ломать!»
Настя голову запрокидывала,
хохотала и чай пила.
Столько баб ей в Зиме завидовало,
что т а к а я она была!
Настя Карпова,
Настя Карпова,
сколько — помню — со всех сторон
над твоей головою каркало
молодых и старых ворон!
Сплетни, сплетни, ее обличавшие,
становились все злей и злей.
Все, отпор ее получавшие,
мстили сплетнями этими ей.
И когда в конце сорок третьего
прибыл раненый муж домой,