Присяга простору

Евтушенко Евгений Александрович

сквозь лоснящуюся кожуру.

Но, пышней, чем французская булка,

д а м а в шляпке с нелепым пером

на тугих чемоданах, как Будда,

созерцала с опаской перрон.

Д а, война унижает ребенка,

как сказал бы историк Тацит,

и сверкали глаза цыганенка,

словно краденный им антрацит.

Ну а я — цыганенок белявый,

представителем творческих сил

подошел к этой д а м е бывалой

и «Кирпичики» заголосил.

Упрощая

задачу искусства

и уверен в его колдовстве,

пел я, полный великого чувства

к удивительной той колбасе.

Но, рукою в авоське порыскав,

как растроганная гора,

протянула мне дама ириску,

словно липкий квадратик добра.

Ну а баба, сидевшая рядом,

не сумела себя побороть

и над листиком чистым тетрадным

пополам разломила ломоть.

37

Тот ломоть был сырой, ноздреватый.

Его корка отлипла совсем,

и вздыхал он, такой виноватый,

что его я не полностью съем.

Баба тоже вздохнула повинно

и, запрятав тот вздох в глубине,

половину своей половины

с облегчением сунула мне.

Ну а после всплакнула немножко

и сказала одно:«Эх, сынки...» —

и слизнула ту горькую крошку,

что застряла в морщинах руки...

...Жизнь проходит. Как в мареве, стран

проплывают — они не про нас,

и качаются меридианы,

как с надкусами связки колбас.

Колбасою я больше не брежу,

· заграничном хожу пиджаке,

да и крошки стряхаю небрежно,

если грустно прилипнут к руке.

В моей кухне присевший на л а п а х

холодильник — как белый медведь,

но от голода хочется плакать,

и тогда начинаю я петь.

И поет не раскатистый голос,

заглушающий гул площадей,

а мой голод, сиротский мой голод,

лютый голод по ласке людей.

Но, ей-богу же, плакать не нужно.

Грех считать, что земля не щедра,

если кто-то протянет натужно

слишком липкий квадратик добра.

По

планете галдят паразиты,

по планете стучат костыли,

но всегда доброта нетранзитна

на трясучем перроне земли.

38

Я люблю мой перрон

пуповиной,

и покуда не отлюблю,

половину своей половины

мне отломят, и я отломлю.

1968

СОВЕРШЕНСТВО

Тянет ветром свежо и студено.

Пахнет мокрой сосною крыльцо.

И потягивается освобожденно

утка, вылепившая яйцо.

И глядит непорочною девой,

возложив, как ей бог начертал,

совершенство округлости белой

на соломенный пьедестал.

А над грязной дорогой подталой.

над за цвел ы ми крышами изб

совершенство округлости алой

поднимается медленно ввысь.

И дымится почти бестелесно

все пронизанное зарей

совершенство весеннего леса,

словно выдох земли — над землей.

Не запальчивых форм новомодность

и не формы, что взяты взаймы,—

совершенство есть просто природност

совершенство есть выдох земли.

Не казнись, что вторично искусство,

что ему о т р а ж а т ь суждено

и что так несвободно и скудно

по сравненью с природой оно.

Избегая покорности гриму,

ты в искусстве себе покорись

3')

и спокойно и неповторимо

всей пригодностью в нем повторись.

Повторись — как природы творенье,

над колодцем склонившись лицом '

поднимает свое повторение

нз глубин, окольцованных льдом...

ВЗМАХ РУКИ

Когда вы, из вагона высунувшись,

у моря или просто

У реки,,

в степи или у гор, надменно высящихся,

увидите короткий взмах руки, —

движением стремительным обдутые

и полные своих удач и бед,

о машущем, конечно, вы не думаете —

вы тоже просто машете в ответ.

Да и о вас не думает он,

машущий.

Непроизволен этот

добрый взмах —

солдат ли машет вам

, из роты маршевой

или мальчишка

с бубликом в зубах.

И машут пастухи с лугов некошеных

и рыбаки, таща в сетях кефаль,

и пальчиками, алыми на кончиках,

вас провожают ягодницы

вдаль.

О, взмах руки, —

участья дуновение!

О, взмах руки —

ничем ты нерастлим

40

срель века, так больного недоверием,

доверья изначального инстинкт.

И пальчиками, алыми на кончиках,

все ягодницы

всех на свете стран

средь эдельвейсов, миртов, колокольчиков