Присяга Российской империи
Шрифт:
— Все в порядке, Илья, — положил шейх ладонь ему на плечо. — Это свой…
«Таких «своих» на сковороде без масла жарить нужно», — мысленно выругался Ралусин, но посторонился. Мусульмане, вопреки его ожиданию, не обнялись, а остановились на расстоянии пары шагов.
— Я благодарю вас за честь, уважаемый Саддам-Юсуф, — кивнул бандит. — Я и в мыслях не представлял, что смогу увидеть вас лично.
— Последние известия, пришедшие из этого сатанинского мира побудили меня пуститься в путь, Идрис. И мне бы не хотелось, чтобы копейки, оторванные нашими бедняками
— Вы можете верить мне, досточтимый Саддам-Юсуф, — Нохчий покосился на Ралусина: — А кто это безбородый?
— Это Илья, мой охранник, — сделал небрежный жест муфтий. — Мне не хотелось отправляться сюда одному.
— Он имеет отношение к нашему делу?
— Никакого.
— Угу, — понимающе кивнул чеченец и посторонился: — Что же вы стоите у порога? Входите, прошу вас. Будете дорогими гостями! Сейчас велю сварить горящего чая, сластей подать, мяса поджарить.
— Это будет хорошо, Идрис. После трех пересадок и ядовитых гамбургеров мы сильно проголодались. Ты ведь не откажешься от хорошего куска мяса, Илья?
Ралусин уловил в словах старика уже знакомое легкое ехидство, удивленно оглянулся на него, буркнул что-то вроде: «Почему бы и нет?».
— Он у нас христианин, — снисходительно пояснил Саддам-Юсуф.
— А-а, — расхохотался чеченец. — Входите в дом, уважаемые. Гость на пороге — честь для хозяина. Проходите.
Обедали они на полу, сидя на коврах возле богатого дастархана, в котором Рукисин сильно подозревал обычный кухонный стол с коротко подпиленными ножками. Хозяином чеченец и вправду оказался щедрым. Для нежданных гостей он выставил большие тарелки с халвой, щербетом, курагой на украшенных чеканкой серебряных подносах. Тушеное в густом соусе мясо плавало в глубоких фарфоровых пиалах, красная рыба и горки икры лежали прямо на плоских лепешках. Можно было бы подумать, что они находятся не современном доме, а в юрте где-то среди поволжских степей — если бы не электрический чайник, из которого Идрис и подливал горячий напиток то Илье, то уважаемому шейху.
— Надеюсь, Идрис, ты приютишь старика на пару дней? — поинтересовался муфтий, дождавшись, пока Ралусин опустошит свою пиалу и выпьет пару чашек чая, закусывая его рассыпчатой халвой. — Обратные билеты у меня только на послезавтра, а селиться в здешних гостиницах мне глубоко противно. Один их вид вызывает омерзение у истинного мусульманина.
— Разумеется, досточтимый Абдо Саддам-Юсуф, — кивнул чеченец и хлопнул в ладоши, громко крикнув: — Саид, ты меня слышишь?! Иди сюда! Вели очистить левую спальню на втором этаже и перестелить постель. Наш дорогой гость останется у нас на два дня. И выдели кровать для его телохранителя. И закрой на сегодня подвал на ключ.
— Сделаю, бей, — кивнул худощавый смуглый мужчина с редкой бородкой в две ладони длиной.
— Илья, иди, проверь мою комнату, — кивнул шейх.
— Вы мне не доверяете?! — возмутился Нахчий. — Как вы можете, уважаемый Саддам-Юсуф! Разве я давал…
— Иди-иди, — повторил Ралусину муфтий и офицер поднялся со
— Вы оскорбляете меня, Абдо Саддам-Юсуф, — сухо сообщил чеченец.
Муфтий промолчал, провожая своего охранника взглядом и только после того, как за Ильей закрылась дверь, спросил:
— Насколько правдиво твое обещание, Идрис? То самое, о котором говорили твои доверенные посланники.
— Мое обещание? — чеченец протер согнутым пальцем усы, отпил немного чаю. — Простите меня, уважаемый шейх. Вы были правы, отослав русского. Ему не стоит об этом слышать.
— О чем, Идрис? — муфтий достал из кармана четки. — О чем? Прихожане смогли собрать на благие цели миллион долларов и вопрос моей совести решить, на что будут потрачены эти немалые деньги. На посрамление неверных путем страшной кары, либо на строительство новых мечетей во имя Аллаха.
— Вы должны отдать их мне, досточтимый Саддам-Юсуф, — сглотнул чеченец, — мне… И тогда весь мир содрогнется, увидев, насколько страшен может быть гнев Аллаха на отринувших его учение. Огонь небесный обрушится на их жилища, он превратит в пепел тела язычников, он уничтожит их души, недостойные иной участи, кроме гибели.
— Небесный огонь? — шейх сжал кисточку чет, легко погладил ею себя по щеке. — Это похоже на богохульство. Откуда ты можешь взять огонь небесный? Ты желаешь уподобиться Аллаху и обрушить на Землю Солнце или уронить на нее комету?
— Ну что вы, уважаемый, — удивился такой странной интерпретации чеченец. — Добытый мною огонь имеет вполне земное происхождение.
— Вот как? — муфтий опять начал перебирать четки. — Может быть, ты смог добыть несколько армейских огнеметов и надеешься пострелять из них по прохожим на улицах? Огнемет тоже можно назвать огнем небесным, и он тоже способен испепелять тела и души язычников. Но стоит ли он нескольких новых мечетей, которые можно построить на пожертвования правоверных мусульман?
— Стоит, уважаемый Саддам-Юсуф, стоит, — кивнул Нахчи. — Добытый мною рукотворный огонь испепелит не единицы неверных. Он покарает миллионы.
— Ты говоришь страшные вещи, Идрис, — нахмурился мулла. — Очень страшные. И если это тот огонь, о котором я думаю, то не лучше ли зажечь его здесь, в логове шайтана, среди его возлюбленных детей? Москва далеко, но если огонь полыхнет над Астраханскими землями, то многие и многие из правоверных покинут этот мир, а тысячи и тысячи не смогут больше ступить на землю своих предков, поскольку она сама станет смертью. Я не хочу превращать в светящуюся пустыню степи, среди которых я рос, в которых я родился.
— В пустыню превратится только Москва, уважаемый Саддам-Юсуф, — плотоядно улыбнулся чеченец. — Миллионы неверных превратятся в дым, а древние поволжские земли навсегда станут свободными. Вы сможете резать русских, как сорную траву, и ни одна крыса не посмеет поднять голос в их защиту. Что касается логова шайтана… Что же, уважаемый Саддам-Юсуф, настанет и его очередь. Зеленому знамени пророка предрешено взметнуться над всей планетой, и я могу приблизить этот великий час сразу на много лет.