Присягнувшие Тьме
Шрифт:
«Сартуи, — подумал я, — город, где остановилось время».
История города была мне известна. В XX веке в верховьях реки Ду начался экономический подъем и стала развиваться часовая и механическая промышленность. Претворялись в жизнь самые несбыточные мечты. Именно тогда, в пятидесятых годах, был построен Сартуи. Но надежды оказались призрачными. Конкуренция с азиатскими странами и появление кварцевых часов подкосили великие начинания жителей Юра.
Вскоре я оказался на центральной площади с более традиционной архитектурой.
Проехав еще немного, я оказался перед жандармерией. Сразу вспомнился Сарразен: он собирался узнать, не ошиваюсь ли я где-нибудь поблизости. Может, он лично проверит постояльцев гостиниц… Я вернулся на площадь.
Церковь была построена из гранитных блоков, и над ней возвышалась квадратная колокольня. Я проскользнул в переулок, идущий вдоль стены. Сзади к церкви примыкало здание, окруженное ухоженным садом. Старинный дом священника с увитыми плющом стенами и черепичной крышей. Рядом более поздняя пристройка выходила на баскетбольную площадку.
Я припарковал машину, взял сумку и направился к входу. Небо было усеяно звездами. Вокруг царило полное безмолвие, слышался только скрип моих шагов по гравию.
Я позвонил в калитку, ведущую в сад, затем, не ожидая, пока мне откроют, через посадки направился к дому, одергивая на себе плащ. Я уже собирался постучать в дверь, когда она со скрипом распахнулась. На пороге стоял мужчина — судя по фигуре, бывший спортсмен. Лет шестидесяти, редкие седые волосы, солидное брюшко обтянуто футболкой «Лакосте», вельветовые брюки, вытертые на коленях. Он смотрел на меня с удивлением и недовольством. Правой рукой он держался за ручку двери, а в левой сжимал столовую салфетку.
— Месье кюре?
Он утвердительно кивнул, и я снова пустил в ход историю о журналисте. Не стоило пугать его раньше времени.
— Очень приятно, — сказал он, выжимая из себя улыбку. — Я отец Мариотт. Если вы хотите взять интервью, приходите завтра в церковь. Я…
— Нет, святой отец. Я пришел просить у вас приюта на одну ночь.
Улыбка исчезла с его лица.
— Приюта?
— Ну да. Я заметил вашу пристройку.
— Это для моей футбольной команды. Там еще ничего не готово.
— Я не нуждаюсь в комфорте, — сказал я и добавил не без ехидства: — В семинарии нас учили, что хороший священник всегда держит двери открытыми.
— Вы… вы учились в семинарии?
— В Риме, в девяностых годах.
— Ну раз так… входите.
Он посторонился, впуская меня в дом.
— Услышав ваше имя, я был уверен, что вы позволите мне у вас переночевать.
Священник, похоже, не понял моего намека на американскую
— Ступайте за мной, — сказал он и направился по коридору в глубь дома. — Только предупреждаю, у меня тут все по-простому.
Минуя столовую, он не смог сдержать горестного вздоха при виде своего остывающего ужина. Пройдя еще несколько шагов, он загремел связкой ключей, висевшей у него на поясе, и открыл дубовую дверь, затем другую — металлическую, со значком «противопожарная».
Здесь Мариотт зажег неоновые лампы и уверенно двинулся вперед. Справа по коридору я разглядел общие душевые, откуда сильно тянуло жавелевой водой. В глубине — застекленная дверь, видимо, выходящая на баскетбольную площадку.
Наконец он вошел в комнату слева по коридору и включил свет. Я различил два ряда кроватей — по пять в каждом ряду. Все они были под балдахинами. Это напомнило мне два ряда кабинок на избирательном участке.
— Просто великолепно, — восторженно сказал я.
— Вы не привередливы, — проворчал Мариотт. Отдернув полог, он показал мне кровать под желтым стеганым одеялом. На стене висело распятие. Ни о чем лучшем я и мечтать не мог: тихо, просто, укромно…
Священник энергично хлопнул в ладоши:
— Ну тогда располагайтесь. Стеклянная дверь в конце коридора всегда открыта. Очень удобно, если вам захочется выйти. Ну а я…
Он не договорил фразу, оценивая ситуацию, затем предложил:
— Может быть, вы поужинаете со мной?
— С удовольствием.
В коридоре я заметил фанерную кабинку, разделенную на две части.
— Это исповедальня?
— Как видите.
— А разве в церкви нет исповедальни?
— Это для случаев, не терпящих отлагательства.
— Каких, например?
— Ну, если кто-нибудь вдруг почувствует непреодолимое желание исповедаться, он проходит в заднюю дверь и звонит. Тогда я иду сюда, чтобы его выслушать, — сказал он и добавил обиженным тоном: — Как вы сказали, хороший священник всегда держит дверь открытой.
— Здешние люди такие верующие?
Он сделал неопределенный жест и быстрым шагом направился назад, в столовую:
— Так вы идете или нет?
В столовой Мариотт схватил со стола сковородку:
— Ну конечно — все остыло!
— У вас есть микроволновка?
Он буквально испепелил меня взглядом:
— Почему не пусковая установка для ракет? Подождите здесь. Я все разогрею на медленном огне и приду. Тарелку и приборы возьмите в буфете.
Накрывая на стол, я наслаждался умиротворяющей атмосферой этого дома. Запах вощеного дерева смешивался с ароматами еды. В углу комнаты булькал калорифер. На стенах ничего не было, кроме распятия и календаря с изображением Пресвятой Девы. Все было просто, естественно, но вместе с тем проникнуто заботливо созданным уютом.