Притчи
Шрифт:
Плавный поток снежных хлопьев покрывал церковь, будто крыло ангела.
Было это по старому стилю шестое января, навечерие Рождества Христова, сочельник, о чем Татьяна Маркова, золотая медалистка советской школы, знать не могла.
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный! – шептали восторженно её губы.
На втором курсе студентов переселили поближе к alma mater, университету, на Воробьевы, тогда еще Ленинские горы, и все радовались, что кончились их мытарства в дальних поездках, можно дольше поспать и на проездном сэкономить. Только Татьяне было
Прошло много лет. Татьяна Маркова стала нет, не старым: душа не стареет, а прожившей жизнь человеком. Да что говорить о ней, если уж у ее единственного сына виски тронула седина. Большую часть свободного времени он просиживал в исторических архивах, составляя книги о делах давно минувших дней. Вот он-то и раскопал, что церковь во дворе бывшей Екатерининской богадельни именовалась Воскресенской и была приходом прадедушки Татьяны по материнской линии Маресовых. А бабушка, которой она не знала, здесь родилась и прожила до бурь революции.
Ныне, когда взялись за старое, как за новое, архив из Воскрсенской церкви убрали. Возвращают ее в лоно Святой Соборной и Апостольской. Но работы по реставрации еще не начаты, да и причет с иереем пока не пожаловали. А Татьяна приезжает сюда и подолгу стоит у крыльца, вспоминает далекую ночь сочельника, когда ей открылось сокровение земли русской, оказавшееся родовой тайной, и то удивительное ощущение теплого семейного очага, которого она больше нигде никогда не испытала, даже в своей отдельной московской квартире на таком этаже, где и ласточки не вьют гнезда. Стоит она, убеленная сединой женщина, перед церковью, которой теперь молодеть, вздыхает и повторяет:
– Воистину Воскресенская!
Слеза светится в ее глазах, как звезда, отразившаяся на дне колодца.
11.06.04 г.
Самый умный
Жили-были три соседа, Незван, Неждан и Красносвист. Любили они компании. А какая компания без бражки да закуски? И нет лучшей скатерти-самобранки, чем братское вскладчину. Идет по кругу шапка, и каждый в нее по трешке бросает. Но как только доходит до Незвана, он затылок чешет:
– Ой, братцы, забыл дома кошелек! Одолжите кто-нибудь. Честное слово, завтра отдам.
И всегда найдется добрая душа, готовая ссудить трояк.
Но проходило завтра, послезавтра, и добрая душа понимала, обещанного три года ждут. А три года для трояка – это никогда. Кто ж столько о нем помнить будет? Работал Незван в поте лица и цену копейке знал, помнил, что она при рубле цепная собака. И денежки дисциплинированно на книжку относил.
И с Нежданом всякий раз, когда шапка перед ним останавливалась, происходила заминка. Он долго шарил по карманам, нагребал мелочь, извинялся, что издержался, до получки еле тянется, и бросал в шапку горсть медяков.
– Эх-х! – вздыхал при этом, будто последнюю рубаху снимал, что не мешало ему гулять, пить и веселиться наравне со всеми. Да и Незван от него не отставал.
Оба они, и Незван, и Неждан, на заводской доске почета красовалась.
А Красносвист числился в лентяях и тунеядцах, выходного пиджака не имел,
Прошла жизнь. И за первым из трех соседей леди в белом платье с косой пришла за Незваном. Вот тогда-то и открылось, что на книжке у него скопилось десять тысяч рублей, по тем временам чуть ли не сокровище Флинта, и на машину хватило бы, и на дом в деревне и на пять шуб норковых, соболиных жене, которая всю жизнь в пальтишке с потертым цегейковым воротником проходила. От экономии, видно, и приказала долго жить еще раньше Незвана.
Все руками развели: как же так, всю жизнь по людям трояки сшибал, а у самого за душой такие деньжища! Экий хитрован! Ни Незван его надо было наречь, а Хитрован!
Сразу и наследнички на его сбережения отыскались: племянница с мужем-пьянью, получили они их тут же и пустились покойного дядьку поминать, и так допоминались, что и без того, что раньше нажили, остались. Увлеклись, не опомнились, как и дом, и корову спустили.
Неждану выпал век дольше, чем Незвану. Сподобил Бог дожить до денежной реформы свободного рынка. Ночь толпился он в очереди в сберкассу за своими кровными, получил, кинулся по магазинам, на базар, и как раз его сбережений, а их было чуть поменьше Незвановых, на мешок семечек хватило. Взял Неждан этот мешок, сел над ним, обнял голову руками и даже зарыдать не смог:
– Вот уж не ждал я такого, не догадывался. Всю жизнь копил, чтоб старость безбедно прожить, а что ж выходит? Все жертвы ради мешка семечек, и те наполовину прелые! Хорошо Незвану, вовремя сыграл в ящик. А я, видно, не зря Неждан: не ждал такого, никак не ждал-не гадал.
Один Красносвист барином ходит, посмеивается:
– Ничего я не потерял, ничего у меня не было, все мое при мне осталось, в компаниях бесшабашных, в гуляньях!
Вышло, умнее всех лентяй и лежебока оказался. Стали его с тех пор не Красносвистом звать, а Самым Умным Красносвистом. Так и говорили, когда он в худом пиджачишке по улице шел:
– Вон, идет, наш Самый Умный, – и пальцем показывали да о чем-то своем тяжко вздыхали.
2003 г.
Зло добра
История эта достоверна, как достоверно то, что чиновники раз в году получают отпуск и уезжают в прекрасные места, чтобы как-то оправдать и возместить себе казенное хождение на службу изо дня в день по звонку до звонка и по цепи кругом. Наш чиновник не был исключением из этой служебной рутины, он был даже образцовым чиновником, за что будем дальше писать его с большой буквы. Он тоже собрался на лазурные берега Черного моря, и перед ним встал вопрос: куда пристроить кошку, тем более если она две недели назад окотилась милым полосатым единственным котенком? Он обзвонил полторы дюжины знакомых, отчаялся и пошел за пивом. Открыл дверь и вслед за ним на лестничную площадку выбежал котеночек.