Притяжение Андроникова

Шелухина Е. Н.

И еще я бы хотел сказать, что, когда я ушел с телевидения в университет, дважды Ираклий Луарсабович выступал оппонентом на моих защитах. Конечно, я безмерно ему благодарен, но не столько за эти два благородных акта, сколько за то, чему он меня научил и что я пытаюсь передавать студентам. Вот сейчас в списке обязательной для студентов литературы есть две работы Ираклия Луарсабовича: «Слово, написанное и сказанное» и «Коротко о телекинорассказе». Я полагаю, что это ядро всей теории телевидения, ядро всего поведения человека на телеэкране. Андроников это сформулировал, изложил на бумаге и внедрил, так сказать, в сознание людей, когда очень мало кто задумывался над такого рода вещами. Если бы он оставил только эти две небольшие работы, он

закрепил бы себя в истории телевидения навсегда. Что же говорить о творчестве Андроникова, коего все мы были свидетелями. Каждый раз ждали мы его передач из музея Пушкина и из музея Глинки, его рассказов о Тагильской находке. В общем, все, что мы видели на экране, – это и есть история нашей культуры.

Ираклий Луарсабович, может быть, как никто другой, делал великое дело – нес культуру народу. Достаточно вспомнить только Пушкинские праздники, которые стали образом жизни народа, а это ведь дело его рук.

И еще об одном мне хочется сказать – об Ираклии Андроникове как гражданине своей страны. Никогда я не забывал поздравить капитана Андроникова с Днем Победы, ибо он прошел всю войну, как «честному, храброму и нелицемерному воину быть надлежит», полностью и до конца выполнив свой долг перед Родиной. Мне, как солдату, это очень дорого. И не только мне, всем нам дорого, что он не запятнал свою совесть ни травлей Пастернака, ни нападками на Ахматову, ни гонениями Солженицина. Он всю жизнь служил народу – его литературе, его музыке, его истории, его культуре.

Хочу еще сказать только, что все, кому улыбнулась судьба и кому посчастливилось общаться с Ираклием Луарсабовичем, этого, конечно, никогда не забудут. Он всегда останется в наших душах светлым, радостным воспоминанием, ибо он был «человеком в полном смысле этого слова».

1991

НАТАЛЬЯ КРЫМОВА. В чем секрет Андроникова

Когда в коридоре Останкинского телецентра видишь неторопливо идущего седого человека, лицо и походка которого не хранят следов озабоченности, а грузноватая фигура явно не расположена к быстрому движению, в первую секунду может показаться, что он забрел сюда случайно и лишь по рассеянности не замечает стремительного движения вокруг себя и того, насколько его неторопливость не совпадает с деловым ритмом, налаженным усилиями многих.

В следующую секунду узнаешь Ираклия Андроникова. <…>

В эту неспешность стоит вдуматься, ибо она в данном случае не просто манера поведения, но еще и примета искусства, его принцип и условие.

Искусство Андроникова построено на контакте с людьми, на общении. А нормальное общение не терпит суеты. Под напором суеты оно сникает, прячется. И тогда мы сетуем на «некоммуникабельность». Современная деловитость нарушает условия общения, рвет тонкие нити, связующие людей друг с другом. Общение – хрупкая и драгоценная материя, которую трудно восстанавливать.

Как уже говорилось, на первый взгляд кажется, что Андроников противоречит общепринятому ритму и движению. На самом деле он отвечает и соответствует куда более значительному внутреннему движению и желанию своих современников – стремлению к нормальным человеческим контактам, потребности в спокойных оценках и неповерхностных выводах.

Любое искусство требует сосредоточенности. Однако зритель, бездумно вращающий переключатель телевизора в поисках «интересного», отнюдь не преисполнен готовности быть внимательным. Он привык смотреть передачу между чаепитием и разговорами, свободно пользуется правом громко сказать «чепуха» и выключить телевизор.

Андроников, появляясь на экране, не просит внимания. Он не заискивает перед аудиторией и ничем особенным ее не завлекает. Он усаживается в кресло и обращает к нам умные, лукаво прищуренные глаза. И вы почему-то вспоминаете свое детство и то, как ваша бабушка собиралась

подарить вам интересную книжку. Книжку она держала за спиной, а вы скакали вокруг нее, испуская крики восторга, предвкушая сладость сюрприза.

Теперь вы – взрослый, солидный человек, а Андроников, разумеется, не бабушка и не Дед Мороз с подарками. Он серьезный и тоже солидный человек, но при всей серьезности что-то оттуда, из детства, он приносит с собой, вызывая соответствующие чувства в своих слушателях и зрителях. Это не умаляет смысла его искусства, напротив, увеличивает, потому что возрождение естественного в человеке – важное дело.

Он произносит первую фразу. «Искусство великих мастеров сохраняется в преданиях» – примерно так она звучит. Ту же фразу мог сказать диктор или актер, и вы бы спокойно отвернулись от экрана. А тут почему-то придвигаете стул и усаживаетесь поудобнее. Почему?

Фраза произнесена, что называется, со вкусом. Следует небольшая пауза. Рассказчик посматривает с экрана – ему ведомо что-то, чего другие не знают. Сейчас он поделится этим с вами. Это действует безошибочно. Андроников – мастер своего дела и знает его секреты.

Однажды он пришел в школу, и дети там бесновались так, что переорать их не могли учителя. «Тогда я, – говорит Андроников, – закричал страшным голосом и показал палец. Все мгновенно успокоились». И можно было начать разговор о литературе.

Мы не дети. Мы искушены в подобных приемах, да и приемов этих не так уж много. Нет, тут дело не в самом телевизионном приеме, а в том, чем он наполнен.

В одном из печатных интервью Андроников выдал один свой секрет. Он сделал это мимоходом, так, что можно было и не заметить. Тем более что мысль очень проста. «Я твердо знаю, – сказал он, – меня будут внимательно слушать в том случае, если я увлечен делом… Первое условие, важнейшее: самому должно быть интересно. Расчет на то, что мне неинтересно, а другому будет интересно, – плохой расчет. Обязательное условие – самому быть увлеченным тем, о чем говоришь, той передачей, которую ты строишь».

Самому должно быть интересно. Возвращаясь к телевизионному производству, можно с уверенностью сказать: половина плохих телепередач плоха потому, что тем, кто эти передачи делал, было неинтересно. Напрасно актеры и режиссеры думают, что их незаинтересованность можно утаить, чем-то прикрыть и т. п. Она видна, и тем больше видна, чем активнее ее прикрывают. Точно так же видна мнимая заинтересованность. Например, телеинформаторы иногда окрашивают свой рассказ некоей эмоциональностью. Она оказывается неуместной, потому что не соответствует простой и скромной задаче: дать точную информацию и, если надо, деловой к ней комментарий. Неудобно становится за человека, плохо понявшего смысл своего присутствия на экране.

Андроников рассказывает о литературе, о людях, о том, что видел, что открыл, нашел, чему сам был свидетель. Из всего этого он отбирает интересное и несет это зрителям. Чтобы разгадать «загадку Н. Ф. И.», он, как знаток Лермонтова и лермонтовской эпохи, потратил время, силы, знания – и открыл. Впервые взяв в руки обнаруженный в далеком Тагиле альбом с перепиской Карамзиных и поняв, что в руках у него новые материалы о дуэли и смерти Пушкина, он, несомненно, испытал потрясение. У него, наверно, задрожали руки, потому что жадность ученого сравнима с сильнейшими из людских страстей. Занявшись темой «Лермонтов-художник», он, Андроников, отправился по Военно-Грузинской дороге, чтобы установить, где поэт когда-то открыл свой альбом и какую скалу или ущелье решил запечатлеть на бумаге. Он слушал доклады Луначарского и лекции Соллертинского, смотрел игру Качалова и Яхонтова. В течение полувека он жил всем этим, как живет человек, душевно расположенный к прекрасному. И вот все, что составляло интерес его жизни, он принес на телевидение. В общем, действительно Андроников рассказывает об этом – о своих страстях, испытывая настоятельное желание пережить их еще раз, вместе с нами.