Приватизация по-российски
Шрифт:
Критический момент в ходе чековой приватизации возник в январе 1994 года. Тогда выяснилось, что в ходе аукционов собрано очень мало чеков. Предприятия в большинстве своем не торопились участвовать в ваучерной приватизации. Все надеялись: а вдруг пронесет?
Особенно много проблем было с машиностроительными предприятиями, и в первую очередь с автомобильными и тракторостроительными. Они считали, что вложения в них могут быть безумно выгодны, и вели себя очень агрессивно. До последнего боролись за то, чтобы не попасть в руки к “чужакам”. Руководители многих машиностроительных предприятий требовали, чтобы аукционы проходили на территории завода: в этом случае они могли бы не допускать к аукциону “неправильных”
Очень много скандалов было по нефти. И хотя пакеты продавались небольшие (8—14 процентов), нефтяники дрожали за каждую свою акцию. Так же вели себя и металлурги. Тогда черная металлургия была на подъеме, продукция этой отрасли пользовалась большим спросом на мировых рынках и приватизация практически каждого металлургического комбината шла со скандалом.
О вэпэковцах я уж и не говорю. Эти разгосударствление вообще восприняли в штыки. И до сих пор в отрасли приватизировано не более 30 процентов предприятий. “Белая кость”, они привыкли к неограниченной государственной поддержке и полагали, что такую поддержку смогут сохранить и в дальнейшем.
К январю 1994 года сопротивление приняло пугающий характер. Стало понятно: если срочно не принять каких-то экстренных мер, приватизация попросту зачахнет.
В этот момент Чубайс был в отпуске. Когда он узнал о назревающей опасности, он позвонил мне прямо из аэропорта и потребовал немедленно принять меры для выправления ситуации.
Я всегда полагал, что простые бюрократические решения оказываются зачастую наиболее эффективными, и потому предложил составлять списки предприятий, выставляемых на продажу, а также жестко контролируемые графики их продаж.
Список предприятий, подлежащих приватизации, был составлен. Пробивался он очень тяжело: сопротивление министерств было мощнейшим. Из того, что намечалось изначально, продать в конце концов удалось процентов 50–60. Тем не менее перелом произошел.
Я думаю, результаты дали не только наши усилия, но и постепенное изменение ситуации в целом. Предприятиям нужны были инвестиции, кредиты. Но к какому бы инвестору они ни приходили, ответ всюду слышали один: “Вы сначала разберитесь со своей собственностью, а потом несите нам свои бизнес-планы. Мы хотим вести переговоры с реальным собственником”.
К тому же в 1994 году стало усиливаться политическое давление. Приближалось 1 июля 1994 года — дата завершения чековой приватизации, — и региональные чиновники прекрасно понимали, что с них в конце концов спросится за выполнение президентского указа. А у региональной администрации всегда были большие возможности давить на предприятия. Был у нее и свой интерес проводить чековую приватизацию: под создание аукционных центров регионы получали специальное финансирование. И получить такое финансирование любой глава администрации был не прочь: оценка регионального начальника в России всегда зависела от того, сколько денег он может выбить из Москвы на нужды своего региона. Этот финансовый рычаг тоже, конечно, срабатывал. В результате весной — летом 1994 года темпы ваучерной приватизации резко возросли. Кризис был преодолен.
ЦЕНА ЧЕКОВОЙ ПРИВАТИЗАЦИИ
С точки зрения правовой чековая приватизации прошла довольно гладко. Всевозможных скандалов было гораздо меньше, чем в ходе денежной приватизации. Сама процедура чекового аукциона, регламентированная до мельчайших деталей, исключала серьезные нарушения. Тем не менее нарушения, конечно, были. Было и мошенничество.
Довольно распространенное явление: нарушались правила приема чеков. Предприятия, выставляемые на аукцион, делали все для того, чтобы не допустить к участию в нем “неудобных” инвесторов. Как-нибудь по-хитрому публиковалась информация об аукционе,
Еще один распространенный вид мошенничества: получение незаконным путем закрытой информации о ходе аукциона. Основной интерес был в чем? Узнать, причем незадолго до завершения чекового аукциона, сколько чеков подано на одну акцию предприятия. Участник аукциона, который получал такую информацию, мог без риска для себя захватывать необходимый ему пакет акций. Ведь он знал, сколько чеков надо вложить, чтобы получить этот пакет, не переплачивая при этом себе в ущерб.
Конечно, на руководство аукционных центров оказывалось огромное давление со стороны желающих получить подобную информацию. Тем не менее утечек с центрального, московского аукциона практически не было. А вот в регионах изредка подобные вещи случались.
Основная же масса уголовных дел, возбужденных по ходу чековой приватизации, была связана с хищением чеков. Причем это тоже была в основном проблема региональных аукционных центров. В московском аукционном центре украсть что-либо было очень трудно. Там была в ходу система контроля, которая часто используется западными банками: разделенный доступ в различные помещения, взаимоконтроль, отслеживание за передвижением материальных ценностей.
Потом мы пытались эту систему распространить и на регионы. Конечно, там ее восприняли не все. Но что-то переняли, и очень уж крупных скандалов, связанных с хищением чеков, у нас все-таки не было.
Были злоупотребления, связанные с несвоевременным погашением чеков. Если ваучер не погашался вовремя, возникала опасность повторного его запуска в оборот. Такое случалось, и Генпрокуратура возбуждала уголовные дела.
В какую сумму обошлась России чековая приватизация? Примерно в 40 миллионов долларов. Около половины этих денег пришли от международных финансовых организаций. Основными зарубежными источниками финансирования были: Агентство международного развития США (10 миллионов долларов — самый крупный донор российской приватизации), Мировой банк, Европейский банк реконструкции и развития. Небольшие суммы поступали от правительств западных стран, а также Японии. Последние выдавали не кредиты, а гранды — деньги, которые давались безвозмездно на определенные цели. Еще одним источником финансирования приватизации были доходы, получаемые от нее же. Однако доходы эти были не очень велики.
Основные затраты падали на печатание чеков и раздачу их населению; создание аукционных центров и проведение чековых аукционов; уничтожение использованных чеков; пропаганда приватизации.
Для печатания чеков мы тогда купили “Гознаку” дорогую печатную машину за 300 тысяч долларов. “Гознак” за время чековой приватизации разбогател неплохо.
Столкнулись мы и с очень серьезной проблемой складирования (хранения) приватизационных чеков. Как только ваучерная приватизация стала раскручиваться, потребовались хранилища, в которых крупные покупатели смогли бы держать свои чеки. Ездить по всей стране с чемоданами, набитыми ценными бумагами на миллионы долларов, — занятие небезопасное. Гораздо удобнее сдать чеки на хранение и получить взамен бумагу, подтверждающую твое право на собственность. Одно из таких хранилищ, крупнейшее в стране, было оборудовано в подвале здания бывшего СЭВа. Там было собрано более 10 миллионов ваучеров. С этим хранилищем связан самый памятный для меня эпизод из истории ваучерой приватизации.